Перевод деловых документов

Curtain falls — Blue | Перевод и текст песни

Curtain Falls текст и перевод песни

• Главная
• Blue
• Curtain Falls

На странице представлены текст и перевод с английского на русский язык песни «Curtain Falls» из альбомов «The Platinum Collection» и «Best Of Blue» группы Blue.

Текст песни

We come from humble beginnings and
Who could have guessed it when
You sit and doubt it and
Things aint all that bright
But we made it though the night
It’s like a game of truth or dare
If you can make it here
You’ll make it anywhere
That’s what we’ve been told
But the stories getting old
Together we faced the cold outside
No one can say we didn’t try
And I will never give you up or let you go Together we faced our final fears
Remember the moments that we shared
That’s why I’ll never give you up or let you go We’ll be ready when the curtain might fall
Feel my heart beating when the crowd calls
I gotta read between the lines
Cuz I’m living out the script of my life
Cuz we all got a part we must play
And I’ve done it but I’ve done it my way
I gotta read between the lines
Oohh (oohh)
In the script of my life
We started out many years ago
No one will ever know
How far we’ve really come
Since we walked away
And no more words to say
And we made a lot of sacrifice
Undid a lot of ties
Fought a lot of fights
To get where we are now
Just don’t ask me how
Together we faced the cold outside
No one can say we didn’t try
And I will never give you up or let you go Together we faced our final fears
Remember the moments that we shared
That’s why I’ll never give you up or let you go We’ll be ready when the curtain might fall
Feel my heart beating when the crowd calls
I gotta read between the lines
Cuz I’m living out the script of my life
Cuz we all got a part we must play
And I’ve done it but I’ve done it my way
I gotta read between the lines
Oohh
In the script of my life
We’ll be ready when the curtain might fall
Feel my heart beating when the crowd calls
I gotta read between the lines
Cuz I’m living out the script of my life
Cuz we all got a part we must play
And I’ve done it but I’ve done it my way
I gotta read between the lines
In the script of my life
We’ll be ready when the curtain might fall
Feel my heart beating when the crowd calls
I gotta read between the lines
Cuz I’m living out the script of my life
Cuz we all got a part we must play
And I’ve done it but I’ve done it my way
I gotta read between the lines
Oohh (oohh)
In the script of my life
We’ll be ready when the curtain might fall
Feel my heart beating when the crowd calls
I gotta read between the lines
Cuz i’m living out the script of my life
Cuz we all got a part we must play
And i’ve done it but I’ve done it my way
I gotta read between the lines
Oohh (oohh)
In the script of my life

Перевод песни

Мы пришли из скромных начал и
Кто мог догадаться, когда
Вы сидите и сомневаетесь в этом и
Все, что яркое
Но мы сделали это, хотя ночь
Это похоже на игру правды или смелость
Если вы можете сделать это здесь
Вы сделаете это где угодно
Это то, что нам сказали
Но истории стареют
Вместе мы столкнулись с холодом снаружи
Никто не может сказать, что мы не пытались
И я никогда не отдам тебя или отпущу. Вместе мы столкнулись с нашими последними опасениями
Помните моменты, которые мы разделили
Вот почему я никогда не отдам тебя или отпущу. Мы будем готовы, когда занавес может упасть
Почувствуйте, как мое сердце бьется, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу сценарий моей жизни
Потому что мы все получили часть, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
Oohh (oohh)
В сценарии моей жизни
Мы начали много лет назад
Никто никогда не узнает
Как далеко мы действительно пришли
Поскольку мы ушли
И больше слов не сказать
И мы приносили много жертв
Отменить множество связей
Воевал много боев
Чтобы добраться, где мы сейчас находимся
Просто не спрашивайте меня, как
Вместе мы столкнулись с холодом снаружи
Никто не может сказать, что мы не пытались
И я никогда не отдам тебя или отпущу. Вместе мы столкнулись с нашими последними опасениями
Помните моменты, которые мы разделили
Вот почему я никогда не отдам тебя или отпущу. Мы будем готовы, когда занавес может упасть
Почувствуйте, как мое сердце бьется, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу сценарий моей жизни
Потому что мы все получили часть, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
Oohh
В сценарии моей жизни
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
Почувствуйте, как мое сердце бьется, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу сценарий моей жизни
Потому что мы все получили часть, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
В сценарии моей жизни
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
Почувствуйте, как мое сердце бьется, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу сценарий моей жизни
Потому что мы все получили часть, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
Oohh (oohh)
В сценарии моей жизни
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
Почувствуйте, как мое сердце бьется, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу сценарий моей жизни
Потому что мы все получили часть, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
Oohh (oohh)
В сценарии моей жизни

Blue — Curtain Falls — text, překlad

Duncan
Мы пришли из скромного начала и
кто бы мог подумать, когда
ты сидишь и сомневаешься и
Все не так уж и ярко
Но мы сделали это ночью
Это как игра в правду или действие
Если вы можете сделать это здесь
Вы сделаете это где угодно
Это то, что нам сказали
но истории стареютОпона пада

Ли
Вместе мы столкнулись с холодом снаружи
Никто не может сказать, что мы не пробовали
И я никогда тебя не брошу и не отпущу
Вместе мы столкнулись с нашими последними страхами
Помните моменты, которые мы разделили
Вот почему я никогда тебя не брошу и не отпущу.
Začínali jsme od nuly
Kdo to mohl tušit
Když sedíš a pochybuješ
Веци Нейсоу Ясне
Ale zvládli jsme to přes noc
Je to jako hra na pravdu nebo odvahu
Když to zvládnete tady
Докажите до všude
Нам Ржикали
Пиво zestárly

Рефрен
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
чувствую, как бьется мое сердце, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу по сценарию своей жизни
Потому что у всех нас есть роль, которую мы должны сыграть
И я сделал это, но это по-моему
Я должен читать между строк
Ооо (ооо)
В сценарии моей жизни
Společně jsme čelili chladu z venku
Nikdo nemůže říct ,že jsme se nesnažili
А никды с тебоу нескончаю
ани те неопустим
Společně jsme čelili obavám
Pamatujeme si chvíle, co jsme prožili
To je to proč s tebou nikdy neskoncuju
ани те неопустим

Саймон
Мы начали много лет назад
никто никогда не узнает
Как далеко мы продвинулись
С тех пор, как мы ушли
И больше нет слов, чтобы сказать
Рефрен:
Будут приправлены мужчиной
опона спадноут
Cítím bit srdce, když davy volají
Měl jsem číst mezi řádky
Protože nežiju podle scénáře
Мехо Живота
Каждая мама своей роли,
kterou musíme hrát
A já jsem to uděla,ale udělal
jsem to po svem
Měl jsem číst mezi řádky
Ve scénáři meho života

Антоний
И мы многим пожертвовали
Развязал много галстуков
Провел много боев
Чтобы добраться туда, где мы сейчас
Только не спрашивай меня, как

Začali jsme pred mnoha lety
Никдо небуде ведет
Jak daleko jsme došli
Než jsme sešli z cety
A víc nemusíme říkat

Ли
Вместе мы столкнулись с холодом снаружи
Никто не может сказать, что мы не плакали
И я никогда тебя не брошу и не отпущу
Вместе мы столкнулись с нашими последними страхами
Помните моменты, которые мы разделили
Вот почему я никогда тебя не брошу и не отпущу.
A hodně jsme obětovali
Vyřešili jsme spoustu zádrhelů
vyhráli spoustu bojů
Abychom se dostali tam,kde teď jsme
Neptej se me ale jak

Рефрен
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
чувствую, как бьется мое сердце, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу по сценарию своей жизни
Потому что у всех нас есть роль, которую мы должны сыграть
и я сделал это, но я сделал это по-своему
Я должен читать между строк
Ох (ох)
В сценарии моей жизни
Společně jsme čelili chladu z venku
Nikdo nemůže říct,že jsme
се неснажили
A nikdy s tebou neskoncuju ani
тэ неопустим
Společně jsme čelili obavám
Pamatujem si chvíle,který jsme prožili
To je to proč s tebou nikdy neskoncuju ani
тě неопустим

Саймон
Мы будем готовы, когда занавес может упасть
чувствую, как бьется мое сердце, когда толпа звонит
Я должен читать между строк
Потому что я живу по сценарию своей жизни
Потому что у всех нас есть роль, которую мы должны сыграть
И я сделал, но я сделал свой путь
Я должен читать между строк
Un сценарий моей жизни
Рефрен 2x

Рефрен 2x

Text přidala thuik

Текст оправила Dead F4rt

Видеоприглашение michaelove

Пршеклад пржидала Шейла121

Пржеклад оправила Dead F4rt

Занавес падает — HerStry

14 марта 2020 г.

Дни становятся длиннее, но зима по-прежнему держит Новую Англию в своих холодных тисках. Глядя на пустую гавань, у причалов не весело качаются лодки, а в неподвижной темной воде отражаются последние лучи заходящего солнца и рассеянные уличные фонари. Мы с Джоном сидим в полупустом зале, свободные места толпятся вокруг небольших групп из двух-трех человек. Мы храбрые или безрассудные немногие, которые все еще готовы идти с толпой. Я рад, что мы пользуемся этой возможностью, потому что никто из нас не знает, что нас ждет. Когда сегодня вечером закрывается занавес перед ирландскими певцами, танцорами и скрипачами, которые выступают в День Святого Патрика Celtic Sojourn, занавес закрывается для знакомых ритмов жизни.

Лишь несколько месяцев спустя я осознаю, что эта ночь стала еще одним переломным моментом в моей жизни. Есть определенные годы и события, которые формируют и определяют, кто я как взрослый: 1983 год, я бросаю пить; 1996 год, мой старший брат умирает; 2000 г., мой муж умирает; 2002 год, мой папа умирает; 2003, у меня диагностирован рак молочной железы. Затем у меня шестнадцать лет относительного спокойствия, определяемого отсутствием смертей и болезней.

В 2019 году умирает моя мама. И вот я здесь, всего год спустя, и добавлена ​​новая дата перегиба: 2020 год, день, когда опускается занавес.

Год между смертью моей мамы и этим последним моментом нормальной жизни уже был временем размышлений о моей собственной жизни. Примерно в том же возрасте, что и я сейчас, моя мать бросила безопасную работу, на которой проработала восемь лет, чтобы стать массажистом. В первую очередь она всегда была художницей, и массаж освобождал ее время для творчества. Это обеспечило гибкий график, чтобы брать уроки рисования, работать над ее пастелью, акриловыми красками и набросками углем. Мой друг Джон, достаточно храбрый, чтобы сопровождать меня на это последнее шоу, в зрелом возрасте отказался от корпоративной жизни, чтобы стать фотографом. Теперь он оплачивает счета и оформляет свадьбы и бар-мицвы. Но он счастливее, здоровее, по-прежнему рад, что изменился.

Я вспоминаю разговор с мамой незадолго до ее смерти. Мы сажали нарциссы, чтобы они зацвели следующей весной, они всегда были яркой искоркой цвета после заснеженной зимы. Мама не любила говорить о прошлом и не видела необходимости размышлять о том, зачем и почему она жила. Она принимала каждый день таким, какой он есть, веря, что Бог и ангелы обеспечат ее. Это было отношение, полностью противоречащее моему упорядоченному существованию, когда у меня были запасные планы для моих планов. Я подумывал о смене карьеры, мне наскучила работа в фармацевтике, которая хорошо оплачивалась, но истощала мою энергию, с небольшим вознаграждением, кроме зарплаты. Пока мама бросала луковицы нарциссов в маленькие ямки, которые я выкопал, мы говорили о том, каково это было — расти в Бронксе в 19-м веке.40с.

«Кэти, Терри и я, мы катались на роликах по улицам и хватались за бампер автомобиля, чтобы подняться на холм. Если погода была плохой, мы играли в валеты в коридоре нашего дома. Зимой папа водил нас кататься на коньках в Центральном парке. Тогда все было иначе».

Когда мы остановились в конце ряда только что посаженных луковиц, и земля надежно укрыла их до весны, я спросил: «Кем ты мечтал стать, когда был ребенком?»

«Все, чего я когда-либо хотела, — это быть художником», — без колебаний ответила она.

И тем не менее, она была доброй католичкой, вышла замуж за человека, вероятно, очень похожего на своего отца, и воспитала шестерых детей. Когда ей было далеко за пятьдесят и последний ребенок ушел из дома, чтобы поступить в колледж, она переехала в квартиру с одной спальней. Впервые в жизни она жила одна. После двадцати пяти лет кормления и уборки за людьми, а затем скудной работы после развода с моим отцом, оставшаяся часть ее жизни принадлежала исключительно ей.

В четырех часах езды от ее дома в Нью-Йорке до моей квартиры в Бостоне я прокручивал ее ответ: «Все, чего я когда-либо хотел, — это быть художником». Рядом со мной на пассажирском сиденье были ее последние воплощения: замысловатые мандалы оттенков сапфира, бирюзы и чирка. Мандалы не были моими любимыми, но я взял их домой и положил с другими кусочками, потому что они были ее подарком мне. В моей коллекции произведений искусства были натюрморты со спелыми желтыми грушами и соответствующие вазы с золотым тиснением, все красиво выполненные в мягких пастельных тонах на серо-голубом фоне. Были акриловые пейзажи, зеленеющие и переполненные весенними цветами. Был один маленький набросок углем моего старшего брата, когда он был еще мальчиком, до того, как его сразила шизофрения. На этом наброске он еще молод и не сломлен, его волосы мягко вьются вокруг лица.

По мере того, как километры пролетали над волнистыми холмами Беркшира, я думала о своих неотшлифованных и неопубликованных рассказах, набросанных во время долгих перелетов и утомительных остановок в переполненных аэропортах: мой сборник рассказов вдовы, начатый после смерти моего мужа, который помог мне чтобы распутать мое горе, гнев и замешательство из-за того, что я тридцативосьмилетняя женщина, планирующая похороны. Мои беговые истории, почерпнутые из десятилетних попыток убежать от грусти, томились. Я писал о Коннемарафоне через дикие продуваемые ветрами горы западной Ирландии, где овец было больше, чем бегунов и зрителей вместе взятых. Я набросал короткое эссе о пробежке Парижского марафона в промежутке между лампэктомией по поводу рака и началом лучевой терапии, когда единственной моей эмоцией была ярость. Я повсюду носил с собой на USB-накопителе свой бесконечно редактируемый роман, но так и не смог его закончить. Эти зарождающиеся работы оставались в виде цифровых файлов, перемещаясь с компьютера на компьютер, но никогда не выходя в свет.

Маме так и не довелось увидеть цветение нарциссов, но она была бы счастлива узнать, что они понравятся новому владельцу ее дома. Зимой она переехала к моей сестре после того, как ей пришлось перестать водить машину. Мы надеялись, что после того, как мама переедет к моей сестре, она привыкнет к своему новому дому, но для девяностолетней женщины это было слишком. Через несколько месяцев она впервые упала, как будто сам переезд ускорил ее падение. В течение следующих шести недель ее состояние быстро ухудшалось. Она перешла от самостоятельного приготовления пищи и создания красочных мандал к тому, чтобы быть прикованной к постели, потеряв способность пользоваться ногами. Каждые выходные я проезжал 150 миль до дома моей сестры, чтобы помочь им обеим и провести время с мамой. В последние выходные, когда я ездил туда, моя мама за ночь потеряла сознание. Может быть, у нее был небольшой инсульт; может быть, она просто решила, что пора идти. Мы все знали, каковы были ее желания, поскольку она была весьма категорична в них. «Я не хочу быть подключенным к куче машин на больничной койке».

Я сидел в тишине ее квартиры, держа ее за руку и время от времени читая отрывки из Библии. Когда она сделала последний вздох, мои пальцы легонько легли на ее хрупкое запястье, кожа была нежной и теплой, и я попытался нащупать ее пульс. Я продолжал ждать следующего вдоха, наблюдая, как секундная стрелка поворачивается к минутам на старомодных настенных часах, но следующего вдоха так и не последовало. В качестве нашего последнего акта любви мы с сестрой омыли мамино тело в теплой воде с мягким ароматом розового масла. Вотивные свечи мерцали в темноте ее маленькой квартирки, а ее произведения искусства были повсюду: блестящие коллажи размером с плакат, прикрепленные к стене, акриловые пейзажи, сделанные трехмерными с искусственными цветами. На прикроватной тумбочке ее тонкие маркеры лежали крест-накрест, держа открытый альбом для рисования, которым она пользовалась всего несколько дней назад.

Пока мы ждали, когда придет медсестра из хосписа и официально объявит о смерти мамы, мы одели ее в наряд, в котором она была на свадьбе внука. Длинные струящиеся черные брюки и фиолетовая блузка с V-образным вырезом в цветочек, которую она полюбила с того момента, как увидела. Моя сестра осторожно положила лилию звездочета — любимый цветок мамы — между сложенными руками. Было бы неправильно, если бы она ушла без того, чтобы в ее руках не было чего-то красочного и цветущего. Я наношу ей на лицо немного макияжа, ее кожа уже остыла, но все еще была мягкой. Я провела по ее волосам как можно мягче, как будто она все еще чувствовала щетину на своей нежной коже головы. Не было ни поминок, ни открытого гроба, но мы хотели, чтобы она была красивой до того, как гробовщики приедут в темном фургоне посреди ночи, чтобы забрать ее.

Моя сестра предложила подарить некоторые из ее работ на панихиде, поэтому в течение следующих нескольких дней мы просмотрели сотни страниц набросков, пастелей, акварелей, мандал и акриловых красок. Одна куча была стопкой для хранения, которая оставалась с семьей; другая куча была похоронной кучей, которую нужно было раздать. Мама любила дарить созданную ею красоту каждому, кто входил в ее жизнь, как бы ненадолго. Никто не выходил из ее дома без открытки ручной работы или яркого коллажа из птиц и цветов. Раздача ее работ на похоронах станет ее последней выставкой, которой у нее никогда не было в реальной жизни. В большом церковном зале, где мы собрались за легкой трапезой после панихиды, мы разложили ее работы на больших столах и поставили ее картины на стены.

«Пожалуйста, возьмите с собой домой произведение искусства мамы. Улыбайтесь и думайте о ней, когда смотрите на это», — сказал я, пока друзья и семья просачивались через очередь соболезнований.

«Можно два?» — спрашивает незнакомец — я полагаю, друг моей сестры.

«Конечно, бери сколько хочешь». Маме бы понравилось, что люди просят взять ее работы, хотят, чтобы они были на их стенах.

Зима медленно переросла в весну, и жизнь возобновилась, только без мамы. Острое горе отступило, но я продолжал возвращаться к тому разговору. «Все, чем я когда-либо хотел быть, было художником». Мама делала все, к чему прикасалась, более сияющим, и каждый раз, когда я приезжала, у нее был новый проект: вырезанная из старых календарей птица и цветочный коллаж размером с плакат или букет лилий, которые она хотела, чтобы я помог ей посадить в саду. Я пытался убедить себя, что пишу каждый день: служебные записки, логистические планы и стандартные рабочие процедуры. Но это было не то, о чем я мечтал, и ничто из этого не заставляло мое сердце петь. В течение года после смерти мамы я трижды ездил туда и обратно в Великобританию, затем в Чикаго, Нью-Джерси и Австралию. Во время этих бесконечных перелетов я исследовал недорогие программы для творческого письма и время от времени редактировал свой роман. Как она выкраивала время, чтобы рисовать или делать наброски между требованиями шестерых детей? Где-то над Атлантикой, укрывшись коконом в кресле бизнес-класса и тихо плача, я осознал, что мой подарок матери — и самому себе — состоял в том, чтобы снова найти в себе писателя.

Затем разразилась пандемия.

Степ-танцоры Джон и я, которым бурно аплодировали в ту зимнюю ночь, давно уже ушли в тень. Программы письма с низкой резидентностью, которые я изучаю, внезапно становятся программами без резидентности. Программы с низким уровнем резидентства становятся полностью удаленными, а поле потенциальных писательских программ расширяется, поскольку все программы доступны онлайн. Ночью моя работа становится домашней, и у меня возвращаются часы моей жизни. Я не тороплюсь в поезд, в офис, потом опять домой, на ужин, в постель, потом опять. Непрекращающиеся поездки прошлого года буквально в одночасье отменяются, когда вводится запрет на поездки. Все отвлекающие факторы, связанные с работой, путешествиями и стрессом, которые отвлекали меня от писательства, исчезли. Я дома, часы позади, и я слышу голос моей мамы: «Все, чего я когда-либо хотел, — это быть художником».

Пока мир находится взаперти, я нашел лучшую доступную онлайн-программу для письма. Дни, которые я когда-то провел, летая через Атлантику к инспекции регулирующего органа, я провожу снова, учась писать. Когда-то часы, потраченные впустую на дорогу, я учусь читать как писатель. Я поглощаю книги так же, как в подростковом возрасте, и мои вкусы неразборчивы. Агата Кристи, Джанет Уинтерсон, Колм Тойбин, Луиза Пенни, Билли Коллинз, Маргарет Этвуд, Энди Вейр, Джанет Гэллоуэй, Пол Дуркан. Я сочиняю стихи о своей маме, чтобы сохранить ей жизнь и быть со мной, и при этом я понимаю, что она, должно быть, боролась с теми же страхами, что и я. Я стараюсь не осуждать собственное письмо. Я счастлив, что у меня все еще есть слова. Когда моя мама впервые начала отказываться, первое, что она потеряла, это слова. Я боялся, что тоже потерял свой.

Я просматриваю старые семейные альбомы мамы, заполненные фотографиями давно умерших людей. На маленьких квадратных черно-белых фотографиях я вижу ее лет двадцати, всегда в компании друзей. Молодые женщины и мужчины на Far Rockaway Beach в стильных цельных купальных костюмах, развалившись на пляжных пледах. На другом снимке она и ее близнец показывают, как они, обняв друг друга за плечи, стоят возле квартиры в Бронксе. Я вижу ее как новую мать с моим старшим братом только малыша. Она держит Кевина за руки, когда он учится ходить, а мой папа стоит рядом с ними, готовый поймать Кевина, если он упадет. И Кевина, и папы уже нет в живых вот уже двадцать лет, и я рада, что мама теперь будет с ними.

Поскольку люди умирают тысячами, затем десятками тысяч и, в конце концов, сотнями тысяч, я пишу свой путь через пандемию. Но я никому не говорю. Я чувствую неглубокую вину за то, что пандемия позволила мне работать из дома и что у меня есть время и свобода писать.

«Должно быть, так тяжело жить одной и все такое», — говорит мне старая подруга из своего переполненного дома, ее трое детей кричат ​​на заднем плане, ее муж без работы. Я не говорю ей, что процветаю посреди хаоса и резкого экономического спада. Я энергичен.

Каждый день я болезненно читаю число погибших в New York Times . Я не могу прожить и дня, не проверив, сколько еще людей умерло за ночь. У каждого из этих номеров, у этих людей была мечта, семья, жизнь. Я благодарна, что моей маме не приходится переживать это. Что она не умрет одна, ее семью не пускают в больницу, опасаясь заражения. Я рад, что у меня была возможность сделать ее красивой, попрощаться с большой семьей и отправить ее работы в мир. Когда я читаю данные о смертях по штатам, мне интересно, сколько людей умерло, думая: «Я всегда хотел быть писателем. Я всегда хотел быть художником. Я всегда хотел . . ».

Я пишу стихи и отправляю их в мир так же, как моя мама осыпала своими работами всех, кто попадался ей на пути. Я пишу без ожиданий, изо всех сил пытаясь построить предложение, установить сцену, рассказать историю. Чаще всего я просто пишу. Я напоминаю себе перед сном ночью и когда просыпаюсь утром.

«Я писатель».

И я шепчу маме каждый день. «Ты художник.»

14 марта 2021 г.

Год пандемии, и на этот раз кельтское пребывание в День Святого Патрика транслируется в прямом эфире. Дни становятся длиннее, и солнце, наконец, начинает таять зимние морозы здесь, в северном Массачусетсе. За последний год я написал десятки тысяч слов. Я впервые пишу стихи с тех пор, как был мелодраматичным подростком. Я начинаю вести блог, даже когда мне нечего сказать. Я снова начинаю видеть мир как писатель. Я не смотрю в будущее, потому что не вижу, где закончится эта пандемия. Каждый день я встаю, здороваюсь с мамой и смотрю на великолепные произведения искусства, украшающие мой дом.