Перевод деловых документов

is it funny — перевод на русский язык

Популярные направления онлайн-перевода:

Венгерский-Английский Итальянский-Английский Итальянский-Русский Корейский-Английский Русский-Английский Русский-Итальянский Русский-Французский Словацкий-Английский Французский-Русский Хорватский-Русский

перевод на русский, синонимы, антонимы, произношение, примеры предложений, транскрипция, значение, словосочетания

забавных примеров полностью предотвратимых ошибок перевода

3 февраля 2017 г. | Забавно

Вы когда-нибудь пользовались Google Translate? Иногда вы получаете то, что ищете, будь то одно слово или простое предложение. Однако для более сложных предложений вы получите что-то совершенно неправильное. Во многих случаях эти ошибки перевода не просто ошибочны — они забавны.

Программное обеспечение для автоматического перевода рассматривает язык как алгоритм, который нужно вывести и собрать. Никакое программное обеспечение не является достаточно продвинутым, чтобы уловить нюансы и истинную структуру языка как концепцию.

Хотя программы перевода понимают язык на его самом базовом уровне, они не очень хороши в бизнес-контексте. Для делового перевода точность и плавность коммуникации имеют первостепенное значение.

Впрочем, не все так серьезно. Иногда неудачи делового перевода не обязательно оскорбительны или оскорбительны… они просто забавны! Ошибки перевода — это своего рода хит в социальных сетях. Ниже приведены несколько крупных ошибок 2016 года, которые потрясли весь мир.

Google Translate превращает Россию в «Мордор»

Многие люди не знают, что Google Translate – это не просто запрограммированный инструмент для перевода в Интернете. Как и другие инструменты Google, сервис улавливает развивающиеся языковые шаблоны. Это сделано для того, чтобы постоянно совершенствовать свои системы перевода.

Однако с новыми моделями речи Google Translate не может отличить шутки и сленг от настоящих слов. Одним из примеров является развивающийся украинский язык.

Украинские комментаторы постоянно плохо отзывались об аннексии Крыма Россией в 2016 году. Они часто называли страну «Мордором», вымышленным домом злого Саурона, найденным в 9 Толкина.0023 Властелин колец.  Google Переводчик не распознал это как шутку. Таким образом, его серверы стали переводить слово «Россия» как «Мордор».

Катастрофа обуви Nike «нога в рот»

В начале 2016 года Nike выпустила новую модель обуви, известную как Special Edition Air Force 1. Обувь предназначалась для празднования китайского Нового года. Каждая обувь может быть украшена двумя китайскими иероглифами. На одном ботинке изображен иероглиф «фа», а на другом — иероглиф «фу». В сочетании эти символы должны быть положительными, что означает процветание и удачу. Однако, когда символы разделены, отображается другое сообщение: «Потолстеть».

Хотя это не обязательно ошибка программы автоматического перевода, это показывает, что перевод требует реального понимания и понимания приложений и использования языка. Похоже, никто в Nike не знал, что разделение китайских иероглифов придает им новое значение.

Политическая реклама проваливается

Во время предвыборной кампании 2016 года на пост президента Соединенных Штатов кандидат от республиканцев Дональд Трамп публично высказал весьма противоречивые высказывания об латиноамериканцах и мексиканцах. В результате его благосклонность в латиноамериканском сообществе резко упала. Таким образом, ему пришлось много работать, чтобы вернуть этот рейтинг одобрения.

Однако социальные сети отвернулись от Трампа, когда он выпустил плакат политической поддержки с надписью «ИСПАНИКИ ПАРА ТРАМП».

Испаноязычные пользователи социальных сетей поспешили указать на две проблемы. Во-первых, отсутствие перевода слова «латиноамериканцы» (которое должно быть «испанос» на испанском языке). Во-вторых, неправильное использование слова «пара». Хотя это слово действительно означает «для», контекст, в котором оно было использовано, был неподходящим. «Пор» будет правильной формой слова.

Это очевидный пример перевода в стиле Google Translate. Хотя никто точно не знает, почему «латиноамериканцы» остались непереведенными, программы автоматического перевода не всегда улавливают контекст, в котором следует использовать слово. Таким образом, «пор» и «пара» могут быть взаимозаменяемы для компьютера, в то время как мы, люди, знаем лучше.

Ошибки перевода могут испортить имидж компании, даже если многие люди находят их комичными. Если вы хотите избежать смущения, вызванного глупой ошибкой перевода, не бегите сразу к Google Translate. Воспользуйтесь услугами профессионального переводчика.

Певеар русской литературы

Легенда гласит, что Григорий Потемкин, главный министр и любовник Екатерины Великой, решил произвести на нее впечатление процветанием земель, недавно завоеванных Российской империей. Поэтому он построил картонные фасады домов вдоль дороги достаточно далеко, чтобы они выглядели настоящими. С тех пор словосочетание «потемкинская деревня» указывало на что-то, выглядящее достоверным и впечатляющим — до тех пор, пока не присмотришься повнимательнее и не обнаружишь его фальшь. Так обстоит дело со знаменитой работой Ричарда Пивера и Ларисы Волохонской, которые реализуют многолетний проект по представлению авторитетных новых английских изданий великих произведений русской литературы. Это потемкинские переводы — вроде бы окончательные, но на самом деле плоские и фальшивые при ближайшем рассмотрении.

Версии Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова и Булгакова, написанные Пивером-Волохонским, получили восторженные отзывы Джеймса Вуда в New Yorker и Орландо Файджеса в New York Review of Books , а также награду за перевод PEN. . Похоже, что люди будут читать P&V, как их стали называть, в ближайшие десятилетия.

Это трагедия, потому что их переводы берут великолепные произведения и превращают их в неуклюжие и неприглядные путаницы. Профессиональные писатели просили меня проверить русские тексты, потому что не могли поверить, что какой-либо великий автор написал бы то, что производит P&V. Опасность, которую представляют их переводы, заключается в следующем: если студенты и более широкие читатели выберут P&V — а намерение их издателей здесь и в Англии, очевидно, состоит в том, чтобы их издания стали общепризнанными переводами на английский язык для поколения или более — эти студенты и читатели, скорее всего, решат, что то, что заставляло так многих относиться к русской литературе с благоговением, со временем устарело или потеряно для них.

_____________

Когда я преподаю Толстого и Достоевского, я хочу, чтобы студенты ценили, а не просто принимали на веру то, что их произведения являются высшими достижениями. Довольно часто они сообщали, что были настолько поглощены психологией и этическими дилеммами персонажей, что их взгляд на саму жизнь изменился — реакция, которая соответствует своеобразной и удивительной безотлагательности, присущей только русской литературе. Но с тех пор, как начали появляться издания P&V, студенты, у которых нет опыта, который позволил бы им распознать разницу, которую может иметь перевод, вслух задавались вопросом, почему их сверстники, использующие эти версии в других классах, кажутся читающими что-то совершенно другое. .

Женатые Пивер и Волохонский работают необычным образом. Она, носитель русского языка, полностью переводит каждую книгу на английский язык. Тот, кто недостаточно владеет русским языком, затем работает над рендерингом с намерением максимально приблизить язык к оригиналу. Результатом этой попытки добиться беспрецедентной точности является дословная и синтаксическая версия, которая жертвует тоном и неверно истолковывает общий смысл.

_____________

Однажды студенты столкнулись с великими русскими писателями в исполнении великолепной Констанс Гарнетт, викторианки, которая сама выучила язык, а затем в течение 40 лет перевела почти весь корпус русской литературы на английский язык, из 1890-х до 1930-х годов. Ее величайшими достоинствами были ее глубокое и сочувственное понимание самих произведений и чувство литературного художника к английскому языку.

Со временем в случае нескольких крупных работ были созданы улучшенные версии. Переводы Энн Данниган « Войны и мира », чеховских пьес и рассказов и трагикомического шедевра Ивана Гончарова « Обломов » обеспечивают более точную передачу языка и, возможно, даже большую степень литературного изящества, чем у Гарнетта. Бернар Гильберт Герни совершил невозможное, переведя чрезвычайно трудную и сложную работу Николая Гоголя «9». 0023 Dead Souls , передающий странность, лингвистическую изобретательность и точно рассчитанный юмор, которые ускользали от всех остальных, даже от Гарнетта. Конечно, у Гарнетта и Герни есть свои недостатки, в том числе некоторые ошибки в значении, но редактирование, проведенное рассудительными учеными, часто исправляло эти ошибки. Ральф Мэтлоу вдумчиво переработал версию Гарнетта «Записок из подполья » Достоевского, а Элизабет Аллен сделала то же самое со многими произведениями в « The Essential Turgenev ». Переделка Герни Сюзанной Фуссо — единственная Мертвые души стоит прочитать.

Переводчикам прежде всего необходимо глубокое понимание произведения и чувство жанра, в котором оно написано. Викторианизация Толстого Гарнеттом не была неуместной; Чтобы создать английскую версию Толстого, действительно полезно знать Джорджа Элиота и Энтони Троллопа, которых Толстой любил. Для Достоевского знакомство с Диккенсом имело большое значение, и Гарнетт наверняка это знал. Нельзя адекватно перевести произведение, которое не испытал с критической чуткостью, потому что нужно передать именно этот опыт, а не просто последовательность знаков на странице.

Как это проявляется в работе P&V?

Представьте, что кто-то, переводящий «Потерянный рай» с английского на русский, каким-то образом упустил из виду, что Мильтон был христианином. Что-то подобное есть в P&V версии «» Достоевского «Записки из подполья ». Его безымянный рассказчик, «человек из подполья», хочет прежде всего дискредитировать детерминистское кредо, согласно которому люди — это всего лишь «фортепианные клавиши», на которых играют законы природы, — что, поскольку мы всегда должны действовать в соответствии с нашими собственными осознанными интересами, все, что мы do в принципе предсказуемо, а выбор иллюзорен. В ответ подпольный человек описывает и совершает действия, нарушающие его интересы, либо для опровержения господствующей теории, либо просто так, просто так, без всякой причины. Его слово для таких актов самоповреждения, в английском переводе до P&V, «злоба». Справедливо сказать, что упустить понятие злобы — значит упустить всю работу.

Но это именно то, чем занимается P&V. Вместо «злобы» они дают нам «злобу». Теперь русское слово злотых действительно может означать «злой». Но никто, кто имеет хоть малейшее представление о том, о чем эта новелла, кто хоть сколько-нибудь знаком с критикой от Достоевского до наших дней или хоть сколько-нибудь знаком с психологией Достоевского, не вообразит, что смысл книги в том, что люди способны на зло.

В подпольщике злобно все, в том числе и его проза. Вот знаменитое начало книги в версии Garnett/Matlaw:

Я больной человек… Я злой человек. Я непривлекательный мужчина. Я думаю, что моя печень больна. Однако я ничего не знаю о моей болезни. Я не лечу и никогда не лечил, хотя уважаю медицину и врачей. Кроме того, я крайне суеверен, скажем так, достаточно, чтобы уважать медицину. (Я достаточно образован, чтобы не быть суеверным, но я суеверен. ) Нет, я отказываюсь лечить его назло. Вы, наверное, этого не поймете. Ну, но я это понимаю. Конечно, я не могу объяснить вам, кого именно я раздражаю в данном случае своей злобой. Я прекрасно понимаю, что не могу «поквитаться» с врачами, не посоветовавшись с ними. Я лучше всех знаю, что тем самым вредлю только себе и никому другому. Но все же, если не лечу, то назло. Печень у меня плохая, ну что ж — пусть будет еще хуже!

P&V открывается:

Я больной человек… Я злой человек. Непривлекательный мужчина. Я думаю, что у меня болит печень. Однако я ни фига не знаю о своей болезни и не знаю, что именно у меня болит. Я не лечусь и никогда не лечился, хотя уважаю медицину и врачей. Мало того, я еще и суеверен до крайности, ну, по крайней мере, настолько, чтобы уважать медицину. (Я достаточно образован, чтобы не быть суеверным, но я суеверен.) Нет, сэр, я отказываюсь относиться к нему из лукавства. Теперь вы, конечно, не будете настолько хороши, чтобы понять это. Ну, сэр, но я понимаю это. Я, конечно, не смогу вам объяснить, кто именно пострадает в этом случае от моей злобы. Я прекрасно знаю, что ни в коем случае не «нагадю» врачам, не приняв их лечение; Я лучше всех знаю, что всем этим я вредлю только себе и никому другому. У меня болит печень; ну тогда пусть будет еще больнее!

При чем тут зло? Подпольщик постоянно набрасывается на читателя, насмехается над ним, вкладывает слова в его уста, отвечает возражениями на то, о чем еще не говорил. Во время этой паузы между первыми двумя предложениями, обозначенной многоточием, он как бы думает: «Значит, ты думаешь, я хочу твоей жалости и позволяю тебе снисходить ко мне? Что ж, я покажу вам, что мне наплевать, что вы думаете! Я злой человек, так что вот! По выражению лучшего критика Достоевского Михаила Бахтина, подпольный человек искоса посматривает на своего слушателя, съёживаясь в ожидании то ли сочувствия, то ли презрения, и преувеличивает, чтобы оставить ему отрицание, если кто-то придавит его, поверив ему. Вся его проза — лазейка. Гарнетт достаточно хорошо уловил этот тон, чтобы его могли испытать поколения. P&V, похоже, этого не слышал.

При таком вызове P&V ссылаются на достоинства своей буквальной точности. В их Войне и Мире вы узнаете, что на героине не лента, а шапка, а наряд героя — редингот. К тому же едят не суп, а холодный соус, а в нем петушиные гребешки. Такие ремонты — это хорошо, но читатели, как правило, обращаются к переводам не за кулинарными однодневками, а за чтением литературы.

Другой пример. Братья Карамазовы состоит из 12 книг, одна из которых называется «Нарывы». Гарнетт переводит это слово как «Рваные раны». P&V используют «штаммы». Опять же, оба варианта возможны, если речь идет о словаре. Чтобы выбрать, надо понимать, что термин называет одно из ключевых понятий Достоевского. Как явствует из текста, nadryvy относится к преднамеренному причинению себе вреда, разрыванию ран из чистого мазохистского удовольствия. Образ терзания важен, потому что он напоминает о наслаждении самобичеванием безумного монаха Ферапонта. Вспоминается и растерзанный палец святого Алеши Карамазова, укушенный оскорбленным гимназистом. Такие резонансы исчезают, если читать не «разрывы», а вместо «напряжения».

В одной из сцен чудовищный отец Алеши, Старый Карамазов, насмехается над ним в присутствии другого сына, Ивана. Старик смакует, как раньше доводил мать Алеши до истерики тем, что плевал на ее иконы. Память о матери — икона Алеши, и он впадает в ту же истерику. Пораженный необычайным сходством, отец кричит:

«Иван, Иван! Вода, быстро! Она похожа на нее, точно такая же, какой она была тогда, его мать. … Он расстроен из-за матери, из-за матери, — пробормотал он Ивану.

«Но она была и моей матерью, я думаю, его матерью. Разве не так?» — сказал Иван с неудержимым гневом и презрением. Старик сжался перед своими сверкающими глазами… в самом деле, казалось, у старика вылетело из головы, что мать Алеши была на самом деле и матерью Ивана. «Ваша мать?» — пробормотал он, не понимая. «Что ты имеешь в виду? О какой матери ты говоришь?

Иван скрывал свою ненависть к отцу, бросившему его в детстве, а тут она вырывается наружу. Забыв, кто мать Ивана, старый придурок как бы в очередной раз отрицает само существование своего сына. С сарказмом, граничащим с рукоприкладством, Иван напоминает старику, что мать Алеши — и его мать. А в П&В Иван говорит обратное, что его мать тоже Алешина! — «А моя мать, я думаю, тоже была его матерью, согласитесь?»

Не имеет значения, можно ли грамматически передать предложение таким образом. Если вы ошибетесь в подобном пассаже, вы потеряете роман.

_____________

Когда распространились слухи о том, что Марк Твен умер за границей, он телеграфировал: «Сообщения о моей смерти сильно преувеличены». Если бы Пивер сочинил сообщение, оно могло бы звучать так: «Что касается недавней информации, касающейся, как вы согласны, моей свершившейся кончины, сэр, сообщения были чрезмерно фальсифицированы». Тон, выбор слов, игривость, тайминг: все эти качества, которых не замечает P&V, относятся к сущности юмора.

« Мертвые души » Гоголя считается комическим шедевром русской литературы. Герой Гоголя Чичиков путешествует по России, скупая купчие у крепостных (или «душ»), умерших после последней переписи и, следовательно, живущих по закону. Поскольку они по-прежнему облагаются налогом, эти «мертвые души» представляют собой отрицательный актив, поэтому любые деньги, предлагаемые за них, являются прибылью для продавца. Никто не может понять, почему Чичиков хочет покупать нелюдей, а автор обыгрывает тему со всем экзистенциальным и теологическим юмором, на который она стоит. Только в конце мы узнаем, что Чичиков планирует использовать эти души, заверенные бюро ревизий, в качестве залога по ипотеке. История читается и, вероятно, всегда будет так, как если бы она была прямо из сегодняшних газет.

Герни и его главный редактор Фуссо понимают чувство юмора Гоголя изнутри. Они имитируют его шутки, играют словами, как он, и позволяют рассказчику извиняться за одну прямолинейную нелепость другой, еще более возмутительной. Подобно Гоголю, они позволяют звукам и ассоциациям слов и идиом наводить на мысль о все более длинных цепочках возвышенной бессмыслицы.

Таким образом, Чичиков пытается смягчить помещика Собакевича, нелогично превознося каждого городского чиновника как достойнейшего из всех. Но Собакевич осуждает каждую из них как худшую, чем предыдущую. Когда Чичиков осмеливается назвать губернатора молодцом, Собакевич вместо этого считает его «разбойником — самым большим на свете!» Наконец Чичикову приходит в голову восхвалять известного друга Собакевича полицеймейстера. В Герни/Фуссо:

«Мошенник!» — сказал Собакевич с величайшим хладнокровием. «Он продаст тебя, примет к себе и сразу после этого пообедает с тобой. Я их всех знаю, они все жулики, все козлы; весь город такой, один мошенник на другого насаживается, а третьего плетью бьет, всех Иуды. Есть только один — и только один — порядочный человек; это прокурор, да и он, по правде говоря, сволочь».

Но в P&V:

«Мошенник!» — очень холодно сказал Собакевич. «Он тебя продаст, обманет, а потом сядет с тобой обедать! Я их всех знаю: все жулики, весь город один: жулик на жулике сел и жуликом его гонит. Иуды, все они. Там есть только один порядочный человек: прокурор, да и тот, по правде говоря, сволочь».

«Мошенник» смешнее, чем «мошенник», не говоря уже о том, что «мошенник» на мгновение повышает вероятность того, что «водить его мошенником» означает «посохом с крючком». Хорошие юмористы предлагают двойной смысл только тогда, когда это делает фразу смешнее, а не потому, что, как в данном случае, переводчики не подумали об этом. В высшей версии последнее замечание Собакевича смешно, потому что он пытается создать ложное впечатление, что только под сильным давлением он признает, что порядочный человек на самом деле свинья. Версия Герни/Фуссо растянута, как и намеревался Собакевич; версия P&V слишком прямолинейна, и, будучи прямолинейной, они проваливают шутку.

Когда Чичиков впервые приезжает в город, нам говорят, что «было что-то существенное в повадках этого господина, и когда он сморкался, то чрезвычайно громко», как будто это громкое сморкание каким-то образом было доказательством солидности . P&V выразился так: «В манерах джентльмена было что-то солидное, и он сморкался чрезвычайно громко». Мало того, что связь между двумя предложениями ослаблена, так еще и понятие «твердые манеры» слишком серьезно для автора. Гоголь чуть ли не в каждой фразе делает что-то изобретательное и странное, и в этом настоящая энергия этой книги. Быть прямолинейным и буквальным, как если бы этого было достаточно, значит превратить живой шедевр в мертвую душу.

Читаем о слуге Чичикова, «Петрушке-лакее», устроившемся в «очень темном закутке, куда он уже внес свою шинель, а вместе с нею и какой-то свой собственный запах, который сообщался принесенной сумке. в следующем, содержащем различные лакейские эффекты». «Разные лакейские эффекты» — так звучит Гоголь. Увы, Петрушка из P&V поселяется в «очень темной каморке, куда он уже успел затащить свою шинель, а вместе с ней и некий свой собственный запах, приданный принесенному вслед за ней мешку с разными лакейскими туалетными принадлежностями». Чтобы быть уверенным, русский здесь туалет , или туалетные принадлежности, как хочет, чтобы мы знали P&V, но дело в том, что в русском языке слово туалет звучит забавно, а его тон противоречит предшествующему слову. Как замечает всякий критик, но не понимает П&В, Гоголь часто выбирает слова не столько по их смыслу, сколько по их юмористическому звучанию и резонансам (поэтому, например, герой его рассказа «Шинель» имеет цвет лица, описываемый как «геморроидальный»). — бессмысленная концепция, если понимать ее буквально, но вдохновенный образ).

Есть ли кто-нибудь, кто думает, что «особый запах сам по себе» так же забавен, как «особый запах сам по себе», или кто предпочитает «различные лакейские туалетные принадлежности» «разным лакейским эффектам»? Разве не очевидно, что предложение должно заканчиваться забавной фразой, как это происходит в русском языке, а не антиклиматическим «занесенным после нее»?

Наконец горожане навязчиво удивляются, зачем Чичикову покупать мертвые души. Может быть, он действительно тайный государственный инспектор? Или, может быть, некий легендарный ветеран войны, жаждущий мести за свои потерянные конечности? А может быть, только может быть, он переодетый Наполеон? Или, помоги нам Бог, Антихрист? В лучшем варианте горожане спрашивают себя:

В конце концов, что это за притча, в самом деле? Что за притча эти мертвые души? В мертвых душах нет логики; как же можно скупать мертвые души? Где бы вы откопали дурака, достаточно крупного, чтобы купить их? И на какое волшебное золото он их купит? И для чего, для какого дела можно было бы использовать эти мертвые души? … Какая причина может быть у мертвых душ? Да его просто нет! Все это просто Дьявол верхом на смычке, столько самогона, чепухи и вздора, голубиного молока и конских перьев! Это просто — о, черт возьми!

Pevearized, отрывок гласит:

В самом деле, что это за загадка, что это за загадка мертвых душ? В мертвых душах не было никакой логики. Зачем покупать мертвые души? Где найти такого дурака? Какими изношенными деньгами можно было бы заплатить за них? К чему, к какому делу могли прицепиться эти мертвые души? … Что послужило причиной мертвых душ? Все это был вздор, вздор, галиматья, сапоги всмятку. Черт возьми!

Русские вопросы гиперактивны, преувеличены, бросают вызов любому, кто даже думает, что на них может быть разумный ответ. Они повторяют эмфатическую частицу zhe , которая несет в себе «можете ли вы ответить на это?» чувство, и они производят юмор через наращивание истерии. Вот почему «где бы вы откопали дурака, достаточно крупного, чтобы купить их?» превосходит P&V «где бы такого дурака найти?» Кто-нибудь в таком состоянии мог бы закончить на ходульном «Черт возьми»? Юмор Гоголя выливается в ряд синонимов чепухи, и неважно, что это такое, лишь бы они теснили друг друга и звучали нелепо.

_____________

Нигде искажение P&V не является таким простым и тревожным, как в их версиях Толстого. Критики иногда говорят, что невозможно испортить Толстого, потому что его дикция настолько прямолинейна. Но на самом деле очень легко представить его в ложном свете, если не понимать языка романов. Со времен Джейн Остин в романах, как правило, мысли персонажей изображались от третьего лица. Выбор слов и то, как одна мысль порождает другую, принадлежит персонажу, и поэтому мы узнаем его внутренний голос. В то же время точка зрения персонажа может не совпадать с точкой зрения автора, и искусство писателя состоит в том, чтобы прояснить, что то, что видит персонаж, обманчиво, корыстно или глупо. Это «двойное озвучивание» лежит в основе 19романистическое предприятие го века. Для Диккенса и Троллопа «двойной голос» становится средством сатиры, а Джордж Элиот и Толстой используют его для мастерского психологического исследования. Если упустить из виду то, что происходит, можно потерять весь смысл отрывка. Пивер и Волохонский делают, и постоянно.

В начале Анна Каренина Степан Аркадьевич, жена которого обнаружила его неверность, говорит себе, что его честность не позволит ему сказать, что он раскаивается в содеянном. Мы слышим иронию автора над понятием донжуана о честности. Когда Стива думает о своей жене, мы прислушиваемся (в исправленной версии Гарнетта) к его внутреннему голосу вместе с имплицитным комментарием Толстого:

Степан Аркадьевич был честен с самим собой. Он был неспособен обмануть себя и убедить себя, что раскаивается в своем поступке. … Он сожалел только о том, что не сумел скрыть это от жены. … Возможно, ему удалось бы лучше скрыть свои грехи от жены, если бы он предвидел воздействие на нее, если бы она узнала о них. Он никогда ясно не думал об этом предмете, но смутно представлял себе, что его жена, должно быть, давно уже заподозрила его в измене ей и закрыла на это глаза. Он даже полагал, что она, измученная женщина, уже не молодая и некрасивая, ничем не замечательная и не интересная, а только хорошая мать, должна из чувства справедливости смотреть на него снисходительно. Вышло совсем по-другому.

Кто бы мог подумать?

Ирония автора над таким ходом мыслей чувствуется на всем протяжении и производит щелчок финальной фразы. Если бы Стива когда-нибудь потрудился взглянуть на вещи с точки зрения своей жены, ее опустошенная реакция не стала бы неожиданностью.

Вся эта двуголосая ирония меркнет в исполнении П&В, которое начинается словами: «Степан Аркадьевич был правдивым человеком в отношении самого себя». Кто-то может подумать, что он «честен с самим собой», но не что он «правдивый человек в отношении самого себя». В последнем предложении P&V «Оказалось совсем наоборот» отсутствует остроумие, на котором строится весь абзац, и которое Гарнетт блестяще передает как «Вышло совсем по-другому».

Такая же потеря смысла встречается в P&V «Война и мир» . Один из самых трогательных моментов в этом огромном романе происходит, когда умирает князь Андрей. Энн Данниган переводит:

Николушка плакал, потому что сердце его разрывалось от недоумения. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и оттого, что его не стало. Старый граф плакал, потому что чувствовал, что скоро и ему придется сделать такой же страшный шаг.

Наташа и княжна Марья тоже плакали теперь, но не от своего личного горя; они плакали от благоговейного волнения, наполнявшего их души перед торжественным таинством смерти, свершившейся в их присутствии.

P&V ослабить тон:

Николушка плакал от мучительного недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к бедной Наташе и оттого, что его не стало. Старый граф плакал, потому что чувствовал, что скоро и ему придется сделать такой же ужасный шаг.

Наташа и княгиня Марья тоже плакали теперь, но плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного волнения, охватившего их души перед сознанием совершившейся перед ними простой и торжественной тайны смерти.

Когда я впервые сравнил эти отрывки, меня удивило «бедная Наташа» P&V; авторское выражение сочувствия казалось неверным, но я предположил, что П&В с их буквально-переводческим подходом уловили ошибочный шаг самого Толстого. Я пошел и проверил русский; слово «бедный» отсутствует.

В отличие от Даннигана, P&V, как и Толстой, повторяет слово «плакала», а не переходит на синоним. И P&V правы в том, что толстовское описание сознания Наташи и Марьи буквально «просто и торжественно». Но по своему синтаксису, лексике и тону русское словоупотребление Толстого возвышенно и поэтично. Он пронизан чувством «торжественной тайны», как передает его Данниган. Должно быть очевидно, что вместо «ужасного шага» следует выбрать «страшный шаг», чтобы описать внезапное ощущение графом своего возможного конца (тем более, что первый ближе всего к улавливанию аллитерации русского «9».0023 страшный махорка »). «Заплакала от мучительного недоумения» П&В неуклюжая, не приподнятая. Даннигановское «наполнило их души» звучит более торжественно, чем «наступило на их души» у П&В, а «совершенное в их присутствии» гораздо ближе по тону к Толстому. Это также более адекватно соответствует окончательности смерти и тому, что это последние слова этой части романа.