Летс гери перевод: Текст песни Black Eyed Peas

Содержание

Текст песни Black Eyed Peas

Текст песни Let’s Get It Started

Let’s get it started, in he-e-ere…

And the bass keeps runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’, and runnin’

Runnin’, and runnin’ runnin’, and

Runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’, and

Runnin’ runnin’, and…

In this context, there’s no disrespect

So when I bust my rhyme

You break your necks!

We got five minutes for us to disconnect

From all intellect, collect the rhythm effect

To lose your inhibition

Follow your intuition

Free your inner soul

And break away from tradition

Coz when we beat out

Girl it’s pullin without

You wouldn’t believe how we wow shit out.

Burn it till it’s burned out.

Turn it till it’s turned out.

Act up from north, west, east, south.

Chorus:

Everybody, everybody, let’s get into it.

Get stupid.

Get it started, get it started, get it started.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Yeah.

Lose control, of body and soul.

Don’t move too fast, people, just take it slow.

Don’t get ahead, just jump into it.

Ya’ll here a body, two pieces to it.

Get stutted, get stupid.

You’ll want me body people will walk you through it.

Step by step, like you’re into new kid.

Inch by inch with the new solution.

Trench men hits, with no delusion.

The feeling’s irresistible and that’s how we movin’.

Runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’,

and runnin’ runnin’, and runnin runnin’ and…

C’mon y’all, let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here)

Let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here)

Let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here) Ow, ow, ow!

Ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya…

Let’s get ill, that’s the deal.

At the gate, we’ll bring the bud top drill.

(Just) Lose your mind this is the time,

Ya’ll test this drill,

Just and bang your spine.

(Just) Bob your head like me APL de,

up inside your club or in your Bentley.

Get messy, loud and sick.

Ya’ll mount past slow mo in another head trip.

(So) Come then now do not correct it,

Let’s get ignant let’s get hectic.

Chorus:

Everybody, everybody, let’s get into it.

Get stupid. (Come on)

Get it started (come one), get it started (yeah), get it started.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started in here.

Let’s get it started (ha), let’s get it started (woah, woah, woah) in here.

Yeah.

Let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here)

Let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here)

Let’s get cuckoo! (Uh-huh)

Let’s get cuckoo! (in here) Ow, ow, ow!

Ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya, ya. ..

Runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’,

And runnin’ runnin’, and runnin’ runnin’

Перевод песни Let’s Get It Started

Давай начинать, прямо сейчас…

А бас всё продолжает качать качать, качает и качает,

Качает и качает,

Качает и качает, качает и качает, качает и

Качает, качает и качает, качает и…

В этой песне мы никого не унижаем,

Ведь когда я начну рифмовать,

Вам станет трудно дышать!

У нас есть пять минут, чтобы оторваться,

Собраться и ударить силой рифмы.

Снимись с ручника!

Следуй своей интуиции!

Открой свой внутренний мир,

Оторвись от реальности,

Потому что мы начинаем зажигать!

Детка, это затягивает с головой!

Ты не поверишь, как мы всё загаживаем.

Мы горим, пока не выгорим.

Мы движемся, пока не вывернемся наизнанку.

Мы отовсюду: с севера, запада, востока и юга.

Припев:

Все, все, присоединяйтесь.

Давайте дурачиться.

Поехали, поехали, поехали.

Поехали, поехали, сейчас же!

Поехали, поехали, сейчас же!

Поехали, поехали, сейчас же!

Поехали, поехали, сейчас же!

Да.

Забудьте о самоконтроле души и тела,

Не торопитесь, люди, делайте всё не торопясь.

Не вырывайтесь вперёд, просто погрузитесь в это состояние.

Здесь вы являетесь составной частью целого.

Давайте, дурачьтесь!

Если вы захотите, мы вместе всё отрепетируем,

Шаг за шагом, словно ребёнок, начинающий ходить.

Сантиметр за сантиметром мы будем искать новые решения,

Ведь тот, кто ищет, находит, и это не заблуждение.

Перед этим чувством невозможно устоять. И так мы движемся…

Качает и качает, качает и качает, качает и

Качает, качает и качает, качает и…

Давайте все, давайте оторвёмся! (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Почему бы нам не оторваться? (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Почему бы нам не оторваться? (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Да, да, да…

Давайте заболеем, вот так.

У входа мы потренируемся это делать.

Просто забудьте обо всём, сейчас для этого самое время.

Опробуйте это упражнение:

Активнее двигайте спиной.

Трясите головой, как я, Apl de.,

В стенах клуба или на сиденье Бентли.

Беситесь, шумите и сходите с ума.

В следующий раз вы тоже будете с нами.

Поэтому давайте не будем правильными.

Давайте зажигать и веселиться.

Давайте оторвёмся! (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Почему бы нам не оторваться? (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Почему бы нам не оторваться? (ага)

Давайте оторвёмся! (сейчас)

Да, да, да…

Качает и качает, качает и качает, качает и

Качает, качает и качает, качает и…

Ib. — And now… — LiveJournal

Всем привет, и я вспомнил пароль). Поэтому решил написать не большой пост. Как то раз я писал уже о моей любимой серии игр, как The Legend Of Zelda. Но в этот раз,естественно, я расскажу о другой игре. Вернее таком очень странном и не конкретизированном жанре их, что вы их не увидите в топе какой-нибудь ебанной Игромании. Кто еще не понял, я хочу поговорить об инди-играх.Да,это довольно странный жанр игр и точной классификации нет. Ну то есть в шутерах ты стреляешь, в рпг тебя заставляют прокачивать персонажа, в тактическом рпг (как Final Fantasy например) ты стараешься применить все свое логическое мышление на прохождение. Инди игры созданы небольшой кучей людей или же вовсе одним человеком (пожалуй Minecraft довольно яркий пример инди игры).Особенно в наше время доставляют инди хорроры. На них много летс плеев. Такие игры как Slender или The Amnesia опопсились. На них уже столько модов и патчей, что это просто не выносимо. Как красить ебанную избитую шлюху. Но все же, не все игры для широких масс. Например, есть игры в жанре хоррор, которые пугают тебя своей давящей атмосферой, а не ебанным выскакиванием не пойми чего тебе в рожу. Это на подобие The Path. Не давно, я прошел одну похожую игру, и хочу поделится впечатлением. Игра называется Ib.

Да,япоснкая инди игра, в жанре хоррор. Но я в неё на англ. играл. 7 часов, и я её одолел. Знал бы лучше англ. прошел бы быстрей.Не буду в даваться в особенности геймплея, ибо он довольно прост. Попробую описать вещи,которые я посчитаю важными. Ну во первых, вы играете на девочку Иб, которая пришла в музей с родителями. Но потом курлык курлык, никого нет, и наша героиня уже в мире картин. На своем пути героиня встретит множество препятствий, которые нам, в роли Иб предстоит пройти. Так же принять довольно сложный выбор,на мой взгляд.Но не все так грустно. По пути нам попадется параноик Гери . Думаю врят-ли кто-то из вас захочет в нее поиграть, поэтому я могу смело сплойерить. Упустил пару вещей, выставка конкретного художника и посвящена памяти кому-то там. Вообщем на пути нам встречается девочка Мэри, которую Иб берет к себе в команду по спасению из этого мира. Вскоре Иб, а точнее Гери узнает из книг, что Мэри это лишь последняя картина этого художника и что выставка посвящена ей. Ну и остальные пол игры она вам не даст спокойно жить.
Ах да,вам на верно интересно,что это за розы на артах? Вот чем еще мне нравится эта игра, цепляет деталями. На самом деле в игре вы должны молится на розы, ведь это ваши жизни. Не трудно догадаться что он подходят по цвету волос. То есть у Иб она коричневато серая, и Гери она синяя, ну а у Мари желтая. В конце Мари похищает розу Иб и просит вас поиграть. Это явная смерть. И перед вами окошко с выбором либо вы оставляете все как есть, либо Гери отдает свою розу взамен на вашу. Чорт! Этого не должно было быть. В игре не сколько концовок, и я расскажу о каждой. Не секрет, что если вы оставите все как есть, вы умрете… Если же отдадите розу Гери, то Мари убежит.Вы некоторое время пройдете с Гери до выхода, там он вам скажет что не может идти. В скоре вы оказываетесь снова в музее. Тут темно и никого нет. Доходите до картины и снова 2 варианта. Остаться в картине навсегда или выбраться. Остаетесь, мир разрушается, гейм овер. Выходите,идите к родителям и там они вас ждут с Мэри, которая оказывается вашей сестрой о_о Эту часть я ваще не понял.

Я Фрэнк Гери, и вот как я вижу мир

Некоторое время назад Фрэнк Гери сел на самолет миллиардера из Вегаса Стива Винна в Бильбао, Испания. Винн нанял Гери для проектирования комплекса отеля и казино стоимостью 1 миллиард долларов в Атлантик-Сити, и они вдвоем направлялись к самому прославленному творению архитектора — Музею Гуггенхайма в Бильбао, который за одну ночь сделал его мировой знаменитостью. Гери принес с собой серию набросков моделей и хотел сформулировать свое видение проекта Винн. Но чем больше Гери давил, тем больше Винн игнорировал план перед ним, предлагая вместо этого свои собственные альтернативы. К тому времени, когда они приземлились, Гери нервничал. * На следующий день, вспоминает Гери, когда они вдвоем стояли перед ныне известным облицованным титаном фасадом музея, восторженная Винн повернулась к Гери и сказала, сияя: «Фрэнк, я счастлива. Я нашел своего архитектора». Однако теперь Гери был настроен скептически. «Я сказал ему: «Стив, я не думаю, что нашел своего клиента». Через несколько недель он ушел из проекта — всего на 1 миллиард долларов. * «Он постоянно менял правила, — вспоминает Гери. «И это испугало меня. Я не могу сделать это один. Мне нужно влюбить в себя людей, клиента, сайт. И укрепление этого доверия дает мне большую свободу для исследований». Затем, спустя мгновение, он добавляет: «Думаю, теперь я в большей безопасности. Я не готов терпеть столько». * Для Гери создание архитектуры часто является болезненной психологической борьбой, балансом между конкурирующими импульсами свободы и гнева, которые определяют его жизнь. В конечном итоге речь идет о контроле. Он помнит, как давно проектировал дом для богатого адвоката в Малибу. Но клиент, отвлеченный домашними неурядицами, не проявил никакого интереса к видению Гери. Наконец, когда планы были готовы, Гери прошел через свой кабинет и — его молодой модельер, дрожащий от страха рядом, — разбил модель кулаками на куски. Он никогда не ходил смотреть готовый дом.

После такого раннего разочарования Гери добился того, что еще недавно казалось невозможным для большинства архитекторов: изобретение радикально новых архитектурных форм, которые, тем не менее, обращаются к человеку с улицы. Бильбао стал местом паломничества для тех, кто до сих пор мало интересовался архитектурой. По выходным сюда приезжают баскские пары из рабочего класса с детьми. Культурная элита отклоняется от своих обычных маршрутов полета в Париж и Лондон, чтобы рассказать друзьям, что они тоже видели это здание воочию. Гери стал в глазах мира, настроенного на знаменитость, великим американским архитектором, и в процессе он принес надежду целой профессии.

Этот успех принес множество наград и комиссий. Он проектирует терминал вапоретто для аэропорта Венеции, Италия; здание DG Bank на Парижской площади в Берлине и, совсем недавно, исследовательское здание в Массачусетском технологическом институте, которое заменит знаменитое здание 20 школы, где родился Манхэттенский проект. Это замечательный ряд работ. Как Рем Колхас, голландский архитектор-авангардист, который сейчас сотрудничает с Гери в проекте в Дюссельдорфе, Германия, заметил с нескрываемым благоговением: «Удивительно наблюдать за работой Фрэнка. Он всегда может получить то, что хочет».

Однако, по мнению Гери, это не так. Он часто жаловался, что Лос-Анджелес никогда не ценил его таланты. Он думал, что его момент, наконец, настал в 1988 году, когда ему поручили спроектировать концертный зал Уолта Диснея. Но проект был остановлен на раннем этапе строительства, а расходы вышли из-под контроля, отчасти потому, что фирма Dworsky Associates, которой было поручено завершить рабочие чертежи здания, не могла справиться со сложностью проекта. Тем не менее, публично Гери, на которого тогда навешивали ярлык беспокойного художника, получил большую часть вины. Всего два года назад, когда шумиха вокруг успеха Бильбао и вмешательство мэра Ричарда Риордана и филантропа Эли Броуда усилились, проект был наконец возрожден. Возможно, если здание откроется в срок в 2002 году, Гери и здесь получит то, что хочет.

Сидя среди приятного беспорядка в своем офисе в Санта-Монике, Гери смотрит на огромную мастерскую из 120 сотрудников, сгрудившихся группами вокруг учебных моделей, некоторые размером с небольшой автомобиль. В сцене нет ничего опрятного. Гери носит мятую одежду; его седые волосы взлохмачены; его стол, убранный секретарем, вскоре после его прибытия приходит в беспорядок. В этот день Гери беспокоится о новой внешней облицовке Дисней-холла. Стремясь оптимизировать расходы, он согласился изменить внешний вид с известняка на металл, и, когда солнце светит на него, он выходит на улицу, чтобы посмотреть на игру света на образцах пластин из титана и нержавеющей стали. На данный момент он кажется блаженно счастливым.

Одним из сюрпризов работы Гери является жестокость. Каждый из его знаменитых эйфорических и чувственных проектов — для Гуггенхайма, для Дисней-холла, для других — возникает не только из чувства радостного хаоса, но и из разума, который, казалось бы, разрывает на части как хрупкий внутренний мир, так и нашу общую культурную историю. , а затем аккуратно собирая их вместе, по-своему. Но если Гери и анархист, то он анархист с практическими наклонностями. Несмотря на внешний вид, он проектирует здания прагматично, изнутри наружу. Он начинает со сборки простых деревянных блоков, которые представляют собой компоновку компонентов проекта — стратегия, которая часто ставит в тупик клиентов, которые знают только его пышные завершенные работы. Формы появляются позже.

Как и все великие архитекторы, Гери находится на грани между реальным миром и возможностями, лежащими за его пределами. Он ищет свободы от условностей архитектуры, от рутинных отношений между дизайнером и заказчиком. По мере того, как он медленно совершенствует свой все более фантастический архитектурный язык, он ожидает, что клиенты впитают его методы, примут процесс, проникнутся его волнением.

«Фрэнк всегда стремился освободиться от ограничений и чувства вины, — говорит бывший руководитель проекта Пол Любовицки. «Это смесь гнева и радости».

Фрэнк Оуэн Гери родился 28 февраля 1929 года в рабочем еврейском районе Торонто. Его отец, Ирвинг, родился в Нью-Йорке, подрабатывал разными случайными заработками, в том числе устраивал фруктовые витрины для местного супермаркета, продавал игровые автоматы и, в конце концов, открыл небольшой мебельный бизнес. «Мой отец никогда бы не пришел домой только с бананом, — вспоминает младшая сестра Гери, Дорин. «Если бы он пошел за бананом, он бы вернулся домой с целым ящиком фруктов».

Гери часто описывал фантастические образы своего взросления в иммигрантском сообществе. Он помнит, как смотрел, как живые карпы плавают в ванне, пока его бабушка по материнской линии Лия Каплан готовила на кухне фаршированную рыбу. В других случаях она приносила домой обрезки дерева из местного мебельного магазина, и они вдвоем строили миниатюрные города на полу в гостиной. Позже в его творчестве эти образы приобретут почти мифическое значение. Рыбы часто появляются в виде форм в его постройках. И Гери однажды заявил, что его более позднее вдохновение разбирать здания на отдельные блоки возникло из тех детских игр.

По его собственным словам, Гери был отшельником, целыми днями просиживал в своей комнате, иногда с близким другом, и возился с философскими формулами. Его отец был крутым человеком, склонным к широким жестам и ужасному нраву, который он часто направлял на своего сына. «Я прятался в деревянном доме и пытался быть невидимым», — вспоминает он. «Мой отец думал, что я мечтатель, что я не знаю цены доллару».

Мать Гери, Тельма, волевая женщина, эмигрировавшая с родителями из Лодзи, Польша, возлагала на своих детей большие культурные надежды. Она часто по вечерам играла для своей семьи на скрипке, а когда позволяли деньги, водила детей в местную филармонию. Книг в доме было мало, но тяга к культуре была. «Культура, — говорит Дорин, — это то, что нужно было взять с собой».

Эти ранние фантастические воспоминания о жизни иммигрантов внезапно оборвались в 1947 году, когда в разгар ожесточенной ссоры с сыном у Ирвинга случился сердечный приступ, когда он выгнал Фрэнка из дома. Это был поворотный момент в судьбе семьи. Вскоре после этого Ирвинг потерял свой мебельный бизнес, и семья, обеспокоенная его слабым здоровьем, переехала в более теплый климат Лос-Анджелеса.

Они жили в тесных квартирах, сначала в захудалом районе недалеко от центра города, затем в еврейском квартале недалеко от района Фэрфакс. Его отец поддерживал семью, работая в винном магазине, часто приезжая домой в 2 часа ночи. Гери, которому сейчас 17 лет, нашел работу водителем грузовика. Ночью он и его сестра попеременно спали на диване и на кровати Мерфи в гостиной. «У нас была кухня размером со шкаф, — говорит Дорин. «Но мама каждый вечер готовила ужин и клала на стол скатерть. Она действительно была чем-то».

«Л.А. было похоже на падение со скалы», — говорит Гери. «Это было очень плохо. У нас был Форд 37 года, и мы жили в двух комнатах. Мой отец был в плохом состоянии. Это был шок».

Спасение пришло в искусстве. Он начал посещать занятия в Городском колледже Лос-Анджелеса и прошел курс керамики, который местный художник Гленн Люкенс вел в Университете Южной Калифорнии. Известный калифорнийский модернист Рафаэль Сориано проектировал дом для Люкенса в районе Уэст-Адамс, и Лукенс взял Гери на встречу с архитектором. Это было пробуждение. «Когда ты ребенок, ты ищешь образцы для подражания, — говорит Гери. «Здесь был парень в черном костюме, черном берете, который говорил подрядчикам, что делать, и ругал Фрэнка Ллойда Райта. И я влюбился в эту идею».

Вскоре Гери поступил в Школу архитектуры Университета Южной Калифорнии, где учился у Грегори Эйна, радикального левого модерниста, и ландшафтного архитектора Гарретта Экбо. «Раньше мы каждое воскресенье выходили посмотреть на Райта, [Рудольфа] Шиндлера, [Ричарда] Нейтру, — говорит Гери. «Харвелл [Гамильтон] Харрис был Богом».

Это был период, когда великая модернистская традиция, господствовавшая в первой половине века, начала давать сбои. В Лос-Анджелесе, городе, который долгое время был инкубатором изобретений в области домашней архитектуры, еще предстояло построить другие великие произведения, такие как Сориано и Джон Лотнер. Но культура радикальных экспериментов, которая процветала здесь, стала застойной. Такие архитекторы, как Нейтра и Шиндлер — столпы-близнецы лос-анджелесского модернизма — давно перестали создавать свои лучшие работы. Айн, разочарованный социалист, больше не строил.

Гери тоже считал архитектуру социальным искусством. Тем не менее, он не чувствовал себя совершенно свободно в становящемся все более консервативным архитектурном сообществе города. Во время учебы в USC Гери женился на Аните Снайдер, с которой познакомился, когда работал водителем грузовика, и начал работать в Gruen Associates, известной фирме, которая строила компетентные офисные здания в стиле модерн. Он был беспокойным. Практически без гроша в кармане, они вскоре уехали в Париж, пожив некоторое время в подвальной квартире, которую им одолжил друг, а затем, накопив немного денег, отправились в годичное путешествие по архитектурным достопримечательностям Европы.

Когда они вернулись в 1961 году, Гери открыл свой собственный магазин в здании студии, которое он делил со своим новым другом-художником Чаком Арнольди, и подружился со многими из тех художников, которые позже повлияли на его творчество, с такими художниками, как Эд Мозес и Роберт. Ирвин. Гери привлекала небольшая интровертная арт-сцена, формирующаяся на чердаках и складах Венис-Бич и Санта-Моники. Он находил неформальность художественной жизни освобождающей, и она предлагала бегство от того, что он считал жестким формализмом большинства архитектурных работ. «Мы были связаны друг с другом, потому что больше ничего не происходило», — вспоминает Билли Аль Бенгстон, друг художника того времени. «Это была единственная игра в городе. И я думаю, что Фрэнк восхищался аспектом банды».

Но, исследуя миры других культур, Гери пытался найти свое место в архитектуре. В 1973 году он и Ирвин запустили недолговечную линию мебели под названием Easy Edges. Мебель, казалось, отразила многие интересы Гери как дизайнера. Изготовленные из слоев вырезанного картона, склеенных вместе, стулья были вырезаны в игривые петлевые формы. Они также были дешевыми, прочными и легко производились серийно. Однако вскоре после того, как мебель поступила в продажу, Гери отключился. «Я боялся того, куда меня занесло, — вспоминает он. «Я хотел, чтобы меня знали как архитектора, а не дизайнера мебели».

К тому времени брак Гери с Анитой распался, по его словам, отчасти из-за его растущей преданности архитектурной карьере. Позже Гери познакомился с Бертой Агилерой, миниатюрной, жизнерадостной панамкой с острым умом, которая пришла устроиться секретарем в его офис. Они быстро влюбились друг в друга, но Гери, у которого были сложные отношения с двумя дочерьми от Аниты, боялся создать новую семью. Берта хотела детей.

Гери не мог найти способ примирить различные фрагменты своей жизни, поэтому, по странному стечению обстоятельств, он попросил своего психоаналитика Милтона Векслера вмешаться. Векслер, теперь близкий друг, помнит, как посредничал в сделке. В какой-то момент он взял Берту на долгую прогулку в Марина-дель-Рей и сказал ей, что Гери хотел бы иметь детей, но только двоих, и что архитектор нервничал по поводу того, как семья повлияет на его карьеру. Ей придется воспитывать детей. Берта согласилась и, как всегда энергичная, в конце концов взяла на себя управление его офисом.

Большая часть архитектурных работ Гери этого периода была компетентной, но не новаторской. Но он явно был полон решимости вырваться из обычных архитектурных условностей. В 1974 году Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе провел знаменитую трехдневную конференцию, которая должна была представить столпы архитектурного истеблишмента Восточного побережья их менее известным коллегам с Западного побережья. Гери не пригласили, но он не собирался упускать такую возможность. Амбициозный и упрямый, он устроил вечеринку для группы в своем венецианском лофте. «Я пригласил всех своих друзей-художников в последнюю минуту. Они были моей группой поддержки», — говорит Гери. Один из представителей нью-йоркской авангардной сцены того времени вспоминает ведущего: «Он был круглым маленьким парнем, который ничего не сделал. Он был архитектором застройщика. Я помню, как подумал: «Кто этот парень?»

Тем не менее, были намеки на то, что Гери закладывал основу для более своеобразного архитектурного языка. Например, студия и резиденция начала 1964 года, которые он спроектировал для художника-графика Лу Данзигера на полуразрушенной полосе Мелроуз-авеню, затрагивают многие темы, которые Гери позже разработает. Его внешний вид был преднамеренно банальным — лепнина, которая растворилась в жестком городском контексте, — в то время как внутри его структурные кости оставались открытыми. Проект можно рассматривать как прославление повседневного уличного пейзажа или как защитный щит для личного внутреннего мира — удачная метафора сложных отношений Гери со своим собственным прошлым.

Первое представление о будущем Гери, первое указание на то, что он может изменить ход архитектуры 20-го века, появилось после завершения строительства собственного дома в 1978 году. В то время Гери в основном работал над типовыми разработками, добиваясь любых уступок он мог из клиентов в попытках создать что-то архитектурное значение. «Для него это был беспроигрышный вариант, — говорит Пол Любовицки. Но со своим собственным домом «он мог сказать всем: «Вот что я собираюсь сделать, нравится мне это или нет». Это был агрессивный подход».

Берта нашла дом, и именно она подтолкнула его к реализации своих идей. Гери сделал. Он обернул существующее розовое бунгало в стиле Кейп-Код второй структурой из звеньев цепи, гофрированного металла и стекла. Первоначальная входная дверь стала частью гостиной, кухня была вымощена черным верхом, стены с деревянными панелями остались открытыми. Эффект заключался в том, чтобы скрыть границы между внутренним и внешним, отказавшись от типичного пригородного самодовольства в пользу более расплывчатой версии городского беспорядка.

В мифологии, которая теперь окутывает Гери, дом положил начало его своеобразному архитектурному языку, который служил как подходящим выражением социальной раздробленности, так и вызовом нашим высоким культурным ценностям. Как однажды сказал Гери: «У меня другой подход к архитектуре. . . Я не понимаю, что уродливо, а что красиво».

Более консервативные соседи Гери не были. «Это антисоциально», — заметил один из них в то время. Но посмотреть пришла пара светил Восточного побережья, в том числе художники Джаспер Джонс, Клас Ольденберг и Кузье Ван Брюгген, скульптор Ричард Серра, композитор Филип Гласс и, прежде всего, Филип Джонсон, стареющий декан американской архитектуры, который тогда еще был силой в начале карьеры многих подающих надежды талантов.

Тем не менее, успех дома в Санта-Монике вряд ли способствовал тому, чтобы клиенты стали более восприимчивы к его эстетическим формам. Увидев дом, Кристоф де Менил, дочь знаменитого хьюстонского мецената Доминика де Менил, наняла Гери для проектирования ее таунхауса в Нью-Йорке. Идея Гери заключалась в том, чтобы выпотрошить весь коричневый камень и построить два здания, одно для Кристоф и одно для ее дочери-подростка, внутри полой оболочки с мостом, соединяющим их.

«Я думаю, она боялась этого», — говорит Любовицкий. «Мы встречались с [Де Менилом] и завтракали с шампанским на Саттон-плейс. Фрэнку так хотелось уйти, но он не мог. Он должен был бы как бы выступать для нее. Это был действительно странный опыт. Он довольно стоически относился к этому до самого конца, когда она, наконец, сказала: «Послушай, Фрэнк, я не думаю, что ты мне больше нужен». Мы с Фрэнком уехали и сели в такси, и Фрэнк начал плакать в такси. Это была пытка. Это было почти как срыв. Только позже я понял, через что он проходил. Это был такой переходный период, когда, во-первых, у меня не было никакого контроля над этой вещью, и она находилась в Нью-Йорке и была таким высокопоставленным клиентом».

Несмотря на фиаско с де Менилом, Гери в течение следующих нескольких лет спроектировал серию замечательных домов, одни из лучших при очень ограниченном бюджете. Среди его лучших работ был дом Спиллера, где он создал драматические вертикальные интерьеры, переходящие по спирали к открытым жилым террасам. Примерно в то же время он начал работу над домом Бенсонов, где разобрал дом на отдельные коробки, соединенные мостами и лестницами. В каждом проекте Гери использовал дешевые материалы, вызывая образ бедных, уродливых, низколобых. Сырость материалов и отделки также подразумевала незавершенную работу, как будто реалии жизни внутри каким-то образом подвергались насильственному изменению.

В 1981 году в жизни Гери произошел поворот, изменивший его отношения с Лос-Анджелесом. Зарождающееся правление Музея современного искусства начало поиск архитектора для проектирования нового здания музея. Многие из старых друзей Гери входили в число художников в консультативном комитете, которому было поручено рекомендовать архитектора, но они отдавали предпочтение японскому архитектору Арата Исодзаки.

Гери был опустошен, и выбор породил у него уверенность в том, что город никогда не оценит его работу. Это также побудило его отказаться от местного художественного сообщества, которое было источником идей в начале его карьеры. «Было задействовано много художников, — говорит Берта. «Ему было очень больно. Он перестал ходить на их открытия. Он остался другом только с двумя или тремя из них, которые держались подальше от всего этого процесса МОСА. Но в каком-то смысле это было хорошо. Что он сделал, так это освободил его. Он им ничего не должен».

Негодование текло в обе стороны. По мнению некоторых художников, Гери дистанцировался от их культурных кругов по мере расцвета своей карьеры. «Фрэнк переместился в другую сцену, — холодно говорит Бенгстон. «Возможно, более профессиональная сцена. Он переехал туда, где есть деньги. . . . И была степень обиды. У Эда Мозеса всегда были проблемы с Фрэнком. Он чувствует, что привел его в мир искусства и наставлял его, но не получил должного уважения. . . ». Раскол был не только на социальном уровне. «Давайте посмотрим на это так, — говорит Бенгстон. «В работах [Фрэнка] много художественных работ. Ничего из этого не с Западного побережья».

Более острая, хотя и менее личная критика поступила от культурного критика Майка Дэвиса, который увидел в работах Гери замкнутость, противоречащую его заявленному желанию заниматься массовой культурой. Дэвис рассматривал ранние пустые коробки Гери как форму «невидимой архитектуры», зданий, которые с помощью агрессивной формы камуфляжа отворачивались от сообществ, которые, как они утверждали, поддерживали.

Как бы в Лос-Анджелесе ни смотрели на Гери, его работы все чаще получали признание в других местах. В 1986 году по стране началось захватывающее шоу моделей Гери, и вскоре после этого Гери получил Притцкеровскую премию, самую желанную награду в области архитектуры. На призовые в размере 100 000 долларов он внес первоначальный взнос за дом в Брентвуде для своей матери и купил ей нитку жемчуга. Когда Гери начал получать заказы на более престижные общественные работы, он также начал экспериментировать с более экзотическими материалами и формами. Его «немые ящики» становились все более скульптурными, их формы — более чувственными.

В немецком музее Vitra в Вайль-на-Рейне (1989) Гери объединил свои разрозненные структуры в более сплоченное целое, с большими комнатами, закручивающимися вверх вокруг экстерьера здания. Однако формы становились все труднее переводить в рабочие чертежи. Это давление в конце концов вынудило его купить свою первую компьютерную систему CATIA, программу, которую французские инженеры использовали для проектирования истребителя Mirage.

Для Гери самой замечательной в этой системе была свобода, которую она внезапно предоставила ему. Теперь он мог создавать свои экзотические формы и вводить их прямо в компьютер. Ему легко удавалось создавать рабочие чертежи, идеально соответствующие его моделям. Нигде эта свобода не проявляется так ярко, как в безумном проекте Гери дома для бизнесмена Питера Льюиса на окраине Кливленда. В конце концов, прогнозируемая стоимость выросла до 82 миллионов долларов. Он так и не был построен. Однако для Гери он стал лабораторией для радикальных экспериментов. Например, форма и форма вестибюля дома, который возвышается над проектом, как скелет головы гигантской лошади, вновь появляется как конференц-зал в дизайне Гери для штаб-квартиры DG Bank, которая сейчас строится на берлинской Парижской площади.

Гери выиграл конкурс на лучший проект Дисней-холла в 1988 году. Как всегда, он приложил большие усилия, чтобы совместить это здание с городской территорией. Изогнутые каменные стены здания окутывали коконоподобный интерьер зала, но они были больше, чем сладострастным эстетическим жестом: они позволяли посетителям концертов выплескиваться в городской пейзаж по изогнутым внешним дорожкам или в пышный сад внизу. Это здание должно было охватывать все население, и как бы для того, чтобы гарантировать это, Гери пригласил Майка Дэвиса поработать с ним над садом.

Но после того, как строительство было остановлено, Гери обвинили в создании несборной конструкции. Вздымающиеся каменные панели проекта были высмеяны как гигантская коробка с бумажными салфетками. Хотя приостановка проекта была пятном на культурных амбициях города, она заклеймила Гери как безответственного и эгоцентричного художника. Это обвинение столь же болезненно для Гери, сколь и несправедливо.

«Я думаю, что весь вопрос ответственности мучил его с детства», — говорит бывший управляющий директор Лос-Анджелесской филармонии Эрнест Флейшманн. «Это постоянная тема: «Я сделал это ответственно. Это можно сделать вовремя и в рамках бюджета». Там присутствует паранойя по поводу преследования. Я понимаю, это. Он делает сложные, сложные вещи. Он чувствует, что знает, как это можно сделать, и сделать это ответственно. Я пришел к выводу, что Фрэнк прав.

Здание Музея Гуггенхайма представляет собой сплав всех различных ценностей, заложенных в работе и жизни Гери: его одержимости постиндустриальным городом и городской инфраструктурой, его любви к искусству, его желания создать архитектуру, отражающую разрешение между жесткость городской действительности и фантастическая эйфория творчества. Из всех проектов Гери это самый доверительный, самый открытый для города. Посетители музея стекают вниз по парадной лестнице в самое сердце музея, а не вверх к памятнику. Оказавшись внутри, волнообразный вертикальный вестибюль атриума подтягивает их к галереям, откуда открываются другие виды на суровый индустриальный ландшафт: подбрюшье моста, извилистая река и город за ним. Это романтизированный взгляд на городской мегаполис мечты Гери: подтверждение урбанистического мира рабочего человека.

Вернувшись в свой офис в Санта-Монике, Гери регулярно беспокоится о том, как сохранить твердость и ясность в своей работе. Если современный город быстро превращается в тематическую версию промышленного мегаполиса, Гери, похоже, прекрасно понимает, что архитектура потенциально может превратиться в фривольность тематического парка.

Гери всегда утверждал, что он знает, как заставить здания работать, что он чувствителен к тому, что возможно в повседневной жизни. «Посмотрите на его дом, — говорит его сестра Дорин. «Он действительно живет скромно. И я нахожу это удивительным. Думаю, большинство парней на его месте пошли бы и построили большой дом. Это очень трогательно для меня, потому что я чувствую, что он хранит свое прошлое нетронутым через этот дом, в конце концов, он не такая уж большая шишка. Он просто рабочая пчела».

Три принципа Фрэнка

Авторы и права: Smaku

Фрэнк Гери, обладатель Пультцеровской премии, вдохновитель таких зданий, как Музей Гуггенхайма в Испании, Государственный центр Массачусетского технологического института в Бостоне, Концертный зал Уолта Диснея в Лос-Анджелесе Анхелес и многие другие, был назван самым важным архитектором нашего времени. Его понимание света, звука, движения, материалов и психологии человеческого поведения отличает его от остальных в архитектурном и дизайнерском сообществе.

Секрет успеха Гери заключается в трех принципах, которых он придерживается. Как недавно заметил Кристиан Сэйлор из UXmag, эти принципы напрямую переходят в лучшие практики для сообщества веб-дизайнеров. Давайте посмотрим на них.

1. Цель перед презентацией

Гери работает изнутри наружу, рассматривая назначение конструкции перед ее презентацией. Он может думать о том, как звук будет распространяться по зданию или как произведения искусства будут взаимодействовать с посетителями музея.

Это важный урок: помните, как пользователи будут использовать ваш продукт на протяжении всего процесса проектирования и разработки . Гери беспокоило назначение и значение здания для людей, которые войдут в него и будут его использовать. Наша работа как дизайнеров состоит в том, чтобы беспокоиться о цели/значении, которое наши веб-приложения предоставляют людям, использующим их. Какова цель и как мы можем передать через наши проекты.

2. Исследуй и итерируй

Гери — мастер «провалиться на пути к успеху». Есть отличная цитата, где он описывает процесс поиска подходящего материала для визуальной оболочки музея Гуггенхайма:

Мы сделали макеты из нержавеющей стали, и при плохом освещении они гасли. Действительно мертвый, и я был расстроен этим. Мы придумали, как поцарапать его, чтобы в него попал свет. Мы его покрасили. Мы сделали все. Мы даже проштамповали его. Я был в Лос-Анджелесе в своем офисе, и я был очень расстроен этим, и я рылся в папке с материалами, и я нашел этот кусок титана, я посмотрел на него и сказал: «Прибейте его к телефонному столбу снаружи и давайте посмотрим, что произойдет». .» Каким-то чудом в тот день в Лос-Анджелесе шел дождь, и кусок титана стал золотым. Это был наш момент озарения.

Следующие два года Гери провел на сталелитейном заводе, пытаясь усовершенствовать это золотое титановое сияние:

Итак, после многих итераций мы его получили. Я никогда не был в состоянии получить его снова. Он единственный в своем роде.

Исследование — это подход к вашему текущему дизайну под другим углом. У Гери было видение чувства, которое он надеялся вызвать, а затем повторял снова и снова, чтобы заставить его материал работать. Когда этого не произошло, он не побоялся открыть вопрос и изучить вместо него другой материал, но это было сделано для достижения того же эмоционального эффекта. Урок здесь состоит в том, чтобы оставаться сосредоточенным на цели, но знать, когда исследовать альтернативы или рифмовать ту же самую деталь.

3. Форма и движение

Гери разбивает форму и движение на следующие пункты:

Презентация дизайна, которая дает ощущение движения с его использованием органических форм.
Движение людей внутри, снаружи и внутри здания.
Потенциальная энергия сообщества или человека, с которым взаимодействуют его творения.

Каждая мелочь имеет значение при создании веб-сайта. Каждая мельчайшая деталь — формулировка, цвет кнопки, изображения — все создает определенное отношение, которое либо привлекает людей, либо отталкивает их от интерфейса. Кевин Хейл, основатель Wufoo, который недавно был приобретен SurveyMonkey, привел отличный пример этого во время своей мыльницы:

Команда Wufoo смотрит на эти маленькие моменты как на первое свидание с людьми, которые заходят на их сайт. Есть много других мест, которые могут произвести большое впечатление. Самое первое электронное письмо, которое вы им отправляете, процесс создания учетной записи, первая реклама, которую они когда-либо увидят, первый запрос в службу поддержки.

Наша ссылка для входа в систему представляет собой крошечного динозавра, и прямо рядом со ссылкой для входа, когда вы наводите курсор мыши на нее, появляется «РАРРР!» Этот опыт очень запоминающийся. Некоторые из моих любимых страниц входа — это такие, как Wufoo, у которых есть красивая страница входа с очень красивыми векторными иллюстрациями. Старый текст входа в систему Flickr гласил: «Иди туда!» Когда вы сравниваете это со страницами регистрации Google или Yahoo, вы видите большую разницу в характере, вы не начинаете свое путешествие с улыбки.
Разное

Перевод деловых документов