Перевод деловых документов

Перевод песен / The World Is Ugly / My Chemical Romance

My Chemical Romance — The World Is Ugly текст и перевод песни

org/BreadcrumbList»>
• Главная
• My Chemical Romance
• The World Is Ugly

На странице представлены текст и перевод с английского на русский язык песни «The World Is Ugly» из альбома «Number Three» группы My Chemical Romance.

Текст песни

These are the eyes and the lies of the taken
These are their hearts but their hearts don’t beat like ours
They burn ‘cause they are all afraid
For every one of us, there’s an army of them
But you’ll never fight alone
‘Cause I wanted you to know
That the world is ugly
But you’re beautiful to me Well are you thinking of me now (now)
These are the nights and the lights that we fade in These are the words but the words aren’t coming out
They burn ‘cause they are hard to say
For every failing sun, there’s a morning after
Though I’m empty when you go I just wanted you to know
That the world is ugly
But you’re beautiful to me Are you thinking of me,
Like I’m thinking of you?
I would say I’m sorry, though
Though I really need to go
I just wanted you to know
I wanted you to know
I wanted you to know
I’m thinking of you every night, every day
These are the lies and the lives of the taken
These are their hearts but their hearts don’t beat like ours
They burn ‘cause they are all afraid
When mine beats twice as hard
‘Cause the world is ugly
But you’re beautiful to me Are you thinking of me Like I’m thinking of you
I would say I’m sorry, though
Though I really need to go
I just wanted you to know
That the world is ugly (I just wanted you to know)
But you’re beautiful to me (I just wanted you to know)
Are you thinking of me Stop your crying, helpless feeling
Dry your eyes and start believing
There’s one thing they’ll never take from you
(One day like this,
We’ll never be the same
Never forever
Like ghosts in the snow
Like ghosts in the sun)

Перевод песни

Это глаза и ложь взятых
Это их сердца, но их сердца не бьются, как наши
Они горят, потому что все они боятся
Для каждого из нас есть их армия
Но вы никогда не будете сражаться в одиночестве
Потому что я хотел, чтобы ты знал
Что мир уродлив
Но ты прекрасна для меня. Ну, ты думаешь обо мне сейчас (сейчас)
Это ночи и огни, которые мы исчезаем. Это слова, но слова не выходят
Они горят, потому что трудно сказать
Для каждого неудачного солнца есть утро после
Хотя я пуст, когда вы идете, я просто хотел, чтобы вы знали
Что мир уродлив
Но ты прекрасна для меня. Ты думаешь обо мне,
Как я думаю о тебе?
Я бы сказал, что мне очень жаль, хотя
Хотя мне действительно нужно идти
Я просто хотел чтобы ты знал
Я хотел, чтобы вы знали
Я хотел, чтобы вы знали
Я думаю о тебе каждую ночь, каждый день
Это ложь и жизнь взятого
Это их сердца, но их сердца не бьются, как наши
Они горят, потому что все они боятся
Когда мои биты вдвое тяжелее
Потому что мир уродлив
Но ты прекрасна для меня. Ты думаешь обо мне. Я думаю о тебе
Я бы сказал, что мне очень жаль, хотя
Хотя мне действительно нужно идти
Я просто хотел чтобы ты знал
Что мир уродлив (я просто хотел, чтобы вы знали)
Но ты прекрасна для меня (я просто хотел, чтобы ты знал)
Ты думаешь обо мне Прекрати свое плачущее, беспомощное чувство
Высушите глаза и начните верить
Есть одна вещь, которую они никогда не возьмут у вас
(В один прекрасный день,
Мы никогда не будем такими же
Никогда навсегда
Как призраки в снегу
Подобно призракам на солнце)

Почему современный мир такой уродливый?

Одно из величайших обобщений, которые мы можем сделать о современном мире, заключается в том, что он в высшей степени уродлив. Если бы мы показали предку 250-летней давности наши города и пригороды, они были бы поражены нашими технологиями, впечатлены нашим богатством, ошеломлены нашими достижениями в области медицины и потрясены ужасами, которые нам удалось создать, и не поверили бы им. Общества, которые во многих отношениях гораздо более развиты, чем общества прошлого, сумели создать городскую среду, более угнетающую, хаотичную и неприятную, чем все, что человечество когда-либо знало.

Чтобы найти выход из парадокса, нам нужно понять его происхождение. Причин уродства как минимум шесть:

i: Война с «красотой»

С самого начала строительства понималось, что задача архитектора не только сделать здание пригодным для эксплуатации, но и сделать его красивым. Это потребовало бы множества маневров, выходящих за рамки чистой материальной необходимости. Во имя красоты архитектор может добавить полосу цветной плитки над окнами или линию скульптурных цветов над дверью, он может попытаться создать симметрию на фасаде или тщательно следить за тем, чтобы окна пропорционально уменьшались с каждым разом. этаж.

Даже если бы здание было практичным, вроде акведука или фабрики, архитекторы стремились бы придать ему максимально приятный вид. Римляне понимали, что насосная система может быть такой же красивой, как храм, ранние викторианцы считали, что даже фабрика может обладать некоторыми эстетическими свойствами элегантного загородного дома, миланцы знали, что торговые ряды могут нести в себе некоторые амбиции. собора.

Акведук Пон-дю-Гар, Ним, 60AD

Bliss Tweed Mill, Oxfordshire 1872

Galleria Vittorio Emanuele II, Milan, 1877

Сначала это казалось бодрящим, но освобождающим. В 19 веке появилось несколько чрезмерно украшенных зданий, в которых стремление к украшению достигло декадентской стадии.

Палаццо ди Джустиция, Рим, 1911 г. много шоколадного торта. Казалось, что изречение о том, что форма должна следовать за функцией, вот-вот выпустит в мир очень привлекательный новый вид архитектуры.

Мис ван дер Роэ, павильон Барселоны, 1929

К сожалению, мечта быстро испортилась. Когда застройщики услышали, что художественный авангард теперь продвигает концепцию функционализма, они обрадовались. С самых высокопоставленных кругов самые подлые мотивы получали одобрение. Этим разработчикам больше не придется тратить деньги на что-либо, связанное с красотой. Можно было бы отказаться от симметрии, цветов, приятных, но немного более дорогих материалов. Все могло быть настолько быстро, уродливо и дешево, насколько это возможно; в конце концов, не это ли советовали великие умы архитектуры?

В кратчайшие сроки то, что начиналось как интересная нишевая идея, стало оправданием для обширных пригородов и коммерческих районов, лишенных даже подобия очарования. Сараев и брутальных ящиков было предостаточно.

OCBC Bank, Сингапур, 1976

В любом случае, модернисты даже не были честны в том, что они делали. Они могли предположить, что все, что их интересовало, — это «функциональность», но на самом деле великие люди, такие как Ле Корбюзье или Мис ван дер Роэ, мучились над каждым элементом своего здания. Втайне они были так же заинтересованы в визуальном обаянии, как и их предшественники. Они просто хотели произвести фурор, представляя себя четкими, строгими инженерами; но они все время оставались художниками. Однако этот нюанс был упущен пришедшими после них застройщиками. Их конструкции не были элегантно урезаны с изяществом. Они были чем-то гораздо худшим: неряшливыми, подлыми и уродливыми. За исключением того, что теперь из-за слов модернистских мастеров, по-видимому, ничего нельзя было сделать, чтобы обвинить их в неисполнении долга. Понятие красоты стало старомодным, оно пахло элитарностью и пушистостью. Никто больше не мог жаловаться на то, что в мире не хватает красоты, не звуча мягкомысленно.

Современность стала уродливой, потому что забыла, как сформулировать, что красота, в конце концов, так же необходима для здания, как и функционирующая крыша. Мы потеряли словарный запас, чтобы описать нашу боль.

ii. Все равно никто не знает, что привлекательно

Уродство современного мира основано на второй интеллектуальной ошибке: представлении о том, что никто не знает, что привлекательно в архитектуре.

В досовременном мире считалось, что существуют четкие правила того, что делает здания привлекательными. На Западе эти правила были систематизированы в доктрине, известной как «классицизм». Созданный греками и развитый римлянами классицизм определял, какими должны быть элегантные здания на протяжении более тысячи пятисот лет. Узнаваемые классические формы присутствовали на всем Западе, от Эдинбурга до Чарльстона, от Бордо до Сан-Франциско.

Royal Crescent, Bath, 1775

Затем постепенно вспыхнуло некоторое вежливое несогласие. Некоторые люди начали апеллировать к другим стилям, например, к готическому стилю средневековья. Другие выдвигают аргументы в пользу исламской архитектуры, китайского, альпийского или тайского стилей. На Западе начали появляться разнообразные здания, а вместе с ними и споры о том, как лучше строить.

Со временем споры были решены в интеллектуально чрезвычайно уважительной форме, что привело к очень плохим практическим последствиям. Было решено, что в вопросах визуального вкуса никто не может победить в споре. Все вкусы заслуживают внимания. Объективного стандарта не существовало. Привлекательность в архитектуре, очевидно, явление многогранное и субъективное.

И снова это была музыка для ушей застройщиков. Внезапно никому не позволили назвать здание «уродливым». В конце концов, вкус был просто субъективен. Вам и вашим друзьям может не нравиться новый район, даже демократическое большинство может его ненавидеть, но это было только личное суждение, а не какой-то важный указ, к которому, возможно, придется прислушаться.

Rafael Viñoly, 20 Fenchurch Street, более известная как Walkie Talkie, 2015

Горизонт Франкфурта, Германия

Города становились все уродливее, но никому не разрешалось даже говорить о существовании такой вещи, как «уродство». В конце концов, разве вкус не является чем-то очень личным?

iii. Оригинальность 

На протяжении большей части истории считалось, что последнее, что нужно архитектору, — это «оригинальность» — не больше, чем оригинальность требуется от плотника или каменщика. Задача архитектора заключалась в том, чтобы спроектировать здание примерно так же, как и все другие здания в районе, и сделать это вежливо и вовремя; это было, конечно, не для того, чтобы выразить отличительную индивидуальность, подчеркнуть их различия или произвести фурор. В результате большинство районов большинства городов выглядели очень похожими. Нельзя было точно сказать, кто что построил, да это и не имело значения (так же, как не имеет особого значения, кто испек буханку хлеба). Архитектура была прекрасно безличной и повторяющейся.

Но в начале 20-го века возникла тревожная мысль: архитектор был самобытной личностью, с уникальным видением, которое нужно было выразить во всей его фантазийности, чтобы успокоить беспокойный творческий дух. Просить архитектора соответствовать всем остальным было так же удушающе, как просить поэта напечатать налоговый кодекс.

Возможно, для некоторых архитекторов это было освобождением, но общество в целом заплатило огромную коллективную цену за это творческое освобождение. Внезапно архитекторы начали соревноваться в создании самых диковинных и эпатажных форм — как бы доказывая свою самобытность и ценность. Было хорошо понятно, что можно сделать себе имя не возведением величественных и непритязательных зданий, а эпатажем и своеобразием.

85 Sky Tower в Kaohsiung, Taiwan and Grand Lisboa, Macau

Capital Gate, Abu Dhabi, Rmjm, 2011

McCaul Street, Торонто, с острым центром на Fordage By Will Olsop, 2004 8, 8, 8, 8 8 8

Даниэль Либескинд, Королевский музей Онтарио, Торонто, 2007 г.

Мир забыл, что «оригинальность» так же нежелательна в архитектуре, как и в пекарне или нейрохирургии. Здесь не ждут постоянного шока и удивления, здесь нужны предсказуемые правила и гармония. Мы потеряли способность говорить, что на самом деле нам нужны здания, которые выглядели бы немного так, как всегда; здания, которые никогда не придется задаваться вопросом, кто их сделал.

Страдун, Дубровник, Хорватия, главная улица города с 13 века.

iv. Sprawl

На протяжении большей части истории люди жили на тесно организованных, аккуратно выровненных улицах и площадях — не потому, что кто-то считал это особенно привлекательным (хотя это так и есть), а потому, что это было удобно. Когда вам приходилось передвигаться пешком или, в лучшем случае, верхом на лошади, стоило держать вещи близко друг к другу. Кроме того, это было безопаснее, потому что захватчики могли напасть в любой момент, и было крайне важно окружить ваш город стеной, добавляя дополнительный импульс, чтобы все было хорошо организовано внутри, например, компактный ящик для столовых приборов или набор инструментов.

Брюгге, 1593

Но никто этого не заметил, с распространением автомобилей в 1920-х годах потребность в использовании пространства исчезла. Теперь можно было бездельничать на земле или лениво растянуться на ней. Шоссе могло извиваться между башнями, кусками кустарника и россыпью складов. Нервные и аккуратные из нас, кто любит, чтобы вещи были аккуратно выстроены, кого беспокоит, когда картинка слегка перекошена или нож и вилка не находятся на одинаковом расстоянии от тарелки, становились все более печальными.

Dubai, 2020

Rouen, 1858

Splalo, Италия, 16 -й век

Париж, 19 -й век

V. В соответствии с его локаль но строить из материалов, которые были как природными, так и местными. Это имело два преимущества. Во-первых, как правило, с натуральными материалами нельзя ошибиться. Вы должны очень постараться, чтобы сделать уродливое каменное или деревянное здание; очень высоко в них построить для начала сложно, так что некая скромность вашему мозолю на глазу гарантирована. А присущая дереву и известняку, граниту или мрамору органическая красота сглаживает любые ошибки на уровне формы.

Осло, Норвегия, 18 век .

Во-вторых, это может помочь нам сориентироваться и связать нас с определенными местами, если они не выглядят так, как будто они могут быть где угодно на земле, если Иерусалим построен из одного камня, а Баня из другого. Но современность представила стекло и сталь, из которых можно было быстро сформировать большие и внушительные сооружения, и предположила, что иметь местную архитектуру было бы так же глупо, как иметь местный дизайн телефона или велосипеда. Аргумент в очередной раз забыл о человеческой природе. Когда мы говорим, что здание выглядит так, будто оно «может быть где угодно», мы не восхваляем его глобальные амбиции, мы выражаем стремление к зданию, которое будет напоминать нам о том, где мы находимся.

Везде в современности (Гонконг).

Болонья, Италия

vi. Психическое здоровье

Мир стал таким уродливым, потому что мы забыли убедительно доказать, что забота о визуальном мире не является элитным времяпрепровождением: это относится к психическому здоровью. Точнее говоря, места, в которых мы живем, определяют, какими людьми мы можем быть.

Mostecká Street, Praha

В деградировавшей среде, какой бы безопасной и богатой ни была наша материальная жизнь, наш дух утонет. Мы ориентируемся на то, о чем «говорят» окружающие нас здания. Если они говорят о грации и обаянии, доброте и свете, наше настроение будет приподнятым, если же они кажутся угрожающими и запугивающими нас, мы будем чувствовать себя униженными и запуганными. Современность мало уважает нашу хрупкость. Оно вообразило, что, пока не протекает крыша, мы можем жить среди зданий непревзойденного уродства и не терять волю к жизни.

Yonge-Dundas Square, Toronto, 2007

**

К сожалению, мы не можем винить бедность в построенном нами уродливом мире. Раньше было обнадеживающим предположением, что деньги в конечном итоге обеспечат красоту для всех. Но современность преподала нам более мрачный урок: что в конечном итоге хорошей архитектурой являются разумные идеи, и что мы построили уродливый мир по глупости, а не по недостатку ресурсов.

Это глупость, за которую мы очень дорого платим. Глупую книгу или песню можно положить на полку и никому не мешать. Безмолвное здание будет стоять, оскверняя землю и огорчая всех, кто взглянет на него, 300 лет. Архитектура уже по одному этому признаку является самым важным из искусств и (чтобы еще больше обострить проблему) тем, о котором нас никогда ничего не учили в школе.

Федеральное здание Сан-Франциско, Морфозис, 2007 г.

Из-за недостатка образования мы не привлекаем к ответственности наши правящие классы. Мы не знаем, как сформулировать нашу неприязнь к безобразию в политике. Нас учили, как сказать, что мы хотим более богатого мира, более справедливого мира, даже более зеленого мира. Мы все еще спотыкаемся, пытаясь заявить, что мы также отчаянно хотим сделать мир более красивым.

Современность обещает сделать самые важные вещи доступными для всех по дешевке: прекрасная еда или одежда, праздники или лекарства больше не будут прерогативой богатых. Промышленные технологии откроют качество для всех. Но как это ни парадоксально, один ключевой ингредиент, которого мы все так жаждем, стал более исключительным, чем когда-либо, из-за нашей неспособности ясно мыслить. Единственная вещь, которую мы не можем производить массово, — это красивая архитектура.

В результате прекрасная архитектура, большая часть которой была построена до 1900 года, сильно перегружена и разрушается под тяжестью туристов, а несколько оставшихся приятных улиц стоят дороже, чем когда-либо в разгар аристократического возраст. Мы демократизировали комфорт, мы сделали красоту ужасающе эксклюзивной. Задача состоит в том, чтобы помнить о нашей тяге к красоте и бороться с силами, которые мешают нам действовать в соответствии с ней.

Жюль-Александр Грюн, Конец ужина, 1913

Как выжить в современном мире — это лучший путеводитель по нашим необычным временам. В нем определяется ряд тем — наше отношение к средствам массовой информации, наши представления о деньгах и нашей карьере, наше восхищение наукой и технологиями и наша вера в индивидуализм и секуляризм — которые бросают серьезный вызов нашему психическому благополучию.

Акцент делается не только на понимании современности, но и на знании того, как мы можем лучше всего относиться к существующим трудностям, направляя нас к более разумному индивидуальному и коллективному будущему.